– Мне, – сказал Красник, – еще два бокала!

С выпивкой в руках, он наблюдал, как дамы уносятся вдаль, словно затихающая буря.

То, что последовало за этим, вынудило его на время позабыть о плакальщицах. Решением совета директоров он был освобожден и смещен с должности вопреки его бурным протестам. Внезапно у него появилось много времени, и он начал замечать любопытное свойство ежедневных некрологов. Они придавали ему своеобразную энергию, безудержный душевный порыв.

– Ну и ну! Старина Генри Гаддис умер. Надо сходить, посмотреть.

На что посмотреть, ради всего святого? Он даже не был знаком со стариной Генри.

Но он послал цветы и сходил попозже туда.

На следующий день скончалась Элеонора Ситвел.

– Не знал ее!

Тем не менее он созерцал церемонию отселения ее души и погребения ее плоти.

Еще три дня – и еще три полунезнакомца исчезли в недрах морга.

Наконец Гай Чандлер нарушил молчание:

– Откуда вдруг такое увлечение мертвыми останками?

– Не мертвыми, – сказал Красник, – а останками, остающимися после ухода тел, и двумя черными цветками.

– Это вы про дамочек цвета воронова крыла? Крокодилы. Две старые крокодилицы в креповых ленточках. Метелки из перьев.

– Метелки?..

– Из перьев. Во времена моего детства в Лондоне плакальщицы носили большие черные перья на шляпах.

– Метелки из перьев. Но у них в глазах настоящие слезы!

– Глицерин. Зачем себя изводить?

– Потому что, Гай, я финансист, принудительно уволенный, чтобы финансировать время. У меня начинается брожение от скуки. И тут, черт возьми, я вижу, как эти два чучела смеряют время своей жизни по часам похоронного бюро. И мой азарт разгорается! Смотри!

Красник достал блокнот.