Плевать.

Дело не в приборах.

Демонстрируемый ими рост напряжения совершенно не чувствуется. Как и дичайшие скачки, которые должны были бы привести как минимум к стихийному выбросу третьего класса. Но не приводили. А вот эта яма, возникшая спонтанно, будто энергия взяла и самоликвидировалась?

Нет её.

А есть некие едва ощутимые флуктуации, центром которых и является проклятый бочаг. Ощущение такое, что между Николаем и артефактом стоит серьезная преграда.

Вода?

Естественный растворитель, а еще универсальный поглотитель энергии.

— Хватит, — сказал Николай, когда стрелки описали идеальный полукруг, чего вновь же быть не могло, даже на модулированных лабораторных системах.

И дядя отступил.

Руки упали. Он покачнулся, но устоял, наклонился только, упершись руками в колени. Несколько мгновений так и стоял, дыша ртом, и по лицу текли уже не капли, но ручьи пота. Майка промокла насквозь, приклеившись к хребту.

— Не знаю, — просипел он, когда вернулась способность говорить. — Что там за дрянь, но… надо уводить этих твоих.

— Что ты чувствовал?

— Я? Тьму, дорогой племянничек… тьму высшей пробы, с которой сталкиваться у меня нет ни малейшего желания, — он разогнулся и смахнул ладонью пот. — Так и скажи… нет, я сам скажу… ты… пока мал и глуп.

— О да, мне повезло, что есть ты, который стар и мудр, — не удержался Николай, глядя на танец стрелок. Воздействие на бочаг прекратилось, а они все-то никак не успокоятся.

И главное, нутро его говорит об обратном.

Артефакт, растревоженный чужою силой, вновь замыкался, а стрелки плясали.

— Еще как, — дядюшка осклабился во весь рот. — Еще как…

Он похлопал себя по штанам.

— Закурить есть?

— Не знал, что ты куришь.