— Да нормальное, — Олег упал на стул. — Садись куда. Чай у тетки Иры особый.

 — Тетки Иры… Олег, ты вообще в своем уме?

— Вполне.

А что? Хороший чаек ведь, духмяный. А судя по запахам, к обеду и щи подойдут, да не простые, а в печи томленые. Уже от одной мысли о щах в животе заурчало со страшною силой.

— Да садись уже… Инга послала?

— Сам решил, пока ты глупостей не наделал, — Белов все-таки опустился на самый край стула, осторожно, будто ожидая от этого стула подвоха. Вот ведь, невозможный человек.

Ему от чистого сердца, а он кривится.

И чай нюхает, будто Олежка отравы ему поднес, а не чай.

— Знаешь, говоря по правде, — признался Красноцветов, высыпая в кружку сахар, полную ложку, с горкой, как в детстве. И не надобно думать, что этак сахар черпают лишь плебеи, а людям воспитанным сахар надо доставать из сахарницы тоже воспитанно. — Я уже перестал понимать, что глупость, а что нет.

— Этого я и боялся.

— Вот… ты не спеши, Пашка… вспомни, как мы на речку бегали! Тетка меня отправила картошку полоть или там жука собирать, а у тебя дед опять нарежется и с топором по двору бегает, и ты кустами, кустами…

Белов скривился. Он себя, прошлого, вспоминать не любил.

— И на речку… и там до самой ночи. Помнишь, как карасей ловили? А как пекли на костре?

— И давились костями.

— Да ладно, хорошо ведь было…

— Возможно, — Белов так и не решился чай пригубить. Ну и сам дурак. — Но это прошлое, Олег. А в настоящем тебя ждут.

— Кто?

— Инга.

— Инга… — Олег поморщился. Вот ведь, и почему-то мысли, казавшиеся там, в Москве, правильными, теперь выглядели наивными, как и сам он. — Инга… злится?

— Нет, ты знаешь её, она очень сдержанный человек.