В Лопушках.

Эта мысль принесла несказанное облегчение, Оленька даже улыбнулась. Матушка повторяла, что всегда надо держать лицо.

А Оленька…

Она подняла телефон и вздохнула. С матушкой поговорить придется, потому что… потому что Бестужев, кажется, совершенно не отдает себе отчета в происходящем. Рука подловато дрожала, и Оленька сделала еще один вдох.

И другой.

Матушке сложно будет объяснить. Но… но и оставлять все, как есть, невозможно.

— Да, дорогая? — матушка подняла трубку сразу. Голос её был холоден, и вовсе появилось хорошо знакомое ощущение, что она, Оленька, опять отрывает родителей от важных дел.

Она подавила в себе желание извиниться и повесить трубку.

— Мама… тут… все идет не по плану, — тихо сказала Оленька.

— Плохо тебя слышу. Говори громче.

Оленька почти воочию увидела, как матушка поморщилась.

— Я… — она оглянулась, подумав, что говорить здесь — не самая лучшая идея. Кто-нибудь может и услышать. Да, определенно, может.

И получится до крайности неудобно.

Тогда-то она и переступила через остатки стены. Еще выразилась мысленно… недостойно. Камни торчали из земли, да и обломков вокруг валялось много, этак и ногу подвернуть недолго. Зато с той стороны обнаружилась тропинка, которая весело сбегала с холма и прямиком в лес.

В лесу говорить было легче.

И Оленька говорила.

Рассказывала… как-то вот легко стало говорить и рассказывать, и даже матушкино молчание нисколько не мешало.

— То есть, — сказала матушка, когда Оленька замолчала. — Ты звонишь, чтобы сказать, что не способна поставить на место какую-то провинциальную ведьму?

— Мама…

— Мало того, что мы вынуждены были… искать срочный вариант, чтобы не опозориться на защите, поскольку оказалось, что ты категорически не способна написать сколь бы то ни было внятную работу, так еще теперь выясняется…