…в окно стукнул камешек. Потом еще один, а потом к стеклу вовсе рука прижалась.

Тимохина.

Ну уж нет! Теперь Васятка Тимоху точно слушать не станет.

— Спишь? — Тимоха змеёю влез в открытое окно, едва не столкнув мамкин горшок. В горшке рос старый кактус, разлапистый и колючий, и мамка говорила, что когда-нибудь он зацветет. Но кактус цвести не спешил, зато охотно плодил деток: вытянутых и тоже сплошь колючками покрытых.

— Сплю, — соврал Васятка и к стене отвернулся для надежности.

— Ну и дурак.

— Сам дурак!

— Там дома сгорели!

— Знаю.

Васятка вновь повернулся, потому как разговаривать спиною было неудобно. Да и от Тимохи всякое пакости ждать можно. И еще подумалось, что зазря мамка окно не закрыла. Или это Маруся? Маруся давно уже, еще когда не уехала, частенько через окно сбегала, думая, что никто-то не узнает. Может, другой бы кто и не узнал, а вот мамка, та всегда ворчала.

И на Васятку.

А Васятка делал вид, что знать ничего не знает. Он ведь не предатель! И не был никогда.

— Я там был, — похвастал Тимоха.

— И что? Я тоже был.

С мамкой, которая за собой потянула, но велела не отходить.

— А феникса видел?

— Видел. И не раз. Я его даже кормил! Вот!

Правда, тот никакой благодарности к Васятке не исполнился и все норовил клюнуть, особенно, когда Васятка руки к хвосту потянул. Только погладить! От честное слово.

— Кто его не кормил, — фыркнул Тимоха. — А это видел?!

И достал из-за пазухи перо. Феникосово! Васятка это сразу понял. А кто бы не понял? Будто у какой иной птицы может подобное быть, чтобы тонкое, сплошь золотое и еще светилось в темноте! От этого пера в хате даже так ярко стало, что глаза заслезились.