— Максимилиан Баукус? — спросил высокий мужчина в черном пиджаке и при черном галстуке, волосы его были седыми, а лицо было покрыто морщинами.

— Да. Я пришел проститься с отцом, — проговорил человек, смотря на мужчину чуть снизу.

— Должно быть, Вы исправились, раз уж отец разрешил впустить Вас на свои похороны, да и в палату давал войти. Я директор школы двадцать семь Аркадий Милюков, Ваш отец был отличным учителем, быть может, пророчил Вам то же самое, но Вы его разочаровали, — как-то мрачно проговорил человек.

— Я знаю, господин Милюков. Мне кажется, что нет смысла в очередной раз напоминать об этом. Тем более, в такой день. Не смотрите на то, что на моем лице нет слез, а в глазах скорби. Потеря отца для меня — не меньшая трагедия, чем для Вас, но я, к сожалению, довольно сильно очерствел в этом плане за время работы в МилитариКорп. Смерть — это частое явление, поэтому незачем убиваться всегда и везде, когда кто-либо умирает, даже в случае если это родственник, — Баукус говорил это спокойно, выдержанно и отчасти по-директорски.

— Хладнокровия Вам не занимать… И в кого же Вы таким уродились? — спросил человек, глядя на директора.

— Вероятно, в себя, ибо отец и мать были довольно эмоциональны, а более старших родственников я помню довольно смутно, сами понимаете… Большая часть не дожила, а единственный дедушка по отцовской линии умер, когда мне было три года, но насколько я знаю… Ни один из моих родных не был профессиональным военным или преступником, коим являюсь я.

— И Вы так спокойно об этом говорите? — к Баукусу подошла какая-то молодая девушка, почти ребенок, ростом невелика, в очках, волосы спрятаны под черным беретом, лицо с тонкими чертами, все бледное, а в голубых глазах то и дело сверкали слезинки.

— Вы, должно быть, Ванесса Киблик… Лучшая из учениц моего отца, которая вышла на планетарный уровень олимпиады по обществознанию, кажется, — он протянул свою руку девушке, но та проигнорировала это движение. — Что ж… Да. Я так спокойно говорю об этом. Потому что мне нечего скрывать, девочка. Я был человеком, который даже рядом не достоин со своим отцом находиться, но сейчас я являюсь одним из тех, кто стал одним из последних барьеров для толстосумов-центрариев. Как минимум, за счет этого я имею право быть достойным хотя бы слегка доброжелательного отношения.

— Вы бывали у своего отца реже, чем у него в больнице бывала я. Так какой же Вы сын? — спросила девушка, глядя в глаза человека, а тот, не выдержав осуждения этих, кажется, детских, но таких несвоевременно взрослых глаз, ненадолго отвел взгляд, а после снова посмотрел на нее с легкой улыбкой.