– А юноша из подвала, кто он был? – задал вопрос Макс.

– Он говорил по-французски, но с акцентом. Я свел его со знакомой художницей-буддисткой. Они улетели вдвоем в Канаду. Я могу идти?

Макс резко кивнул, и Антона как ветром сдуло.

– Это такие призовые отвалили на турнире, что ты теперь себе ни в чем не отказываешь? – недовольно спросил он брата, и Яра краем глаза увидела через открытую молнию сумки два пистолета, лежащих на рыцарском наплечнике с ремнями.

– Лучше у меня будет оружие и я не воспользуюсь им, чем еще раз окажусь в ситуации, когда оно нужно, а его нет. – В Рейне появилась сила, говорившая, что он готов пойти на все, сражаясь с тем, кого ненавидит. Эта сила останавливала одним предупреждающим взглядом.

– На твой страх и риск, – ответил Макс, видимо решив, что причины у брата веские. – Я пригоню ребят сегодня поставить сигнальный барьер на квартиру. И сделать все как полагается. Было бы неплохо, чтобы ты все проверил. И мое счастье будет безграничным, если ты не будешь выкидывать никаких номеров без согласования.

Он расценил молчание как согласие и вышел из бара.

– Хреновая история. – Рейн повернулся к Яре: – Как ты?

– Никаких новых эмоциональных потрясений, если ты об этом. Предыдущие три дня были настолько тяжелыми, что их трудно переплюнуть историями, которые происходили не со мной.

Дома Рейн включил весь свет, вынул из сумки и разложил на столе два новеньких пистолета и четыре пачки патронов. На левую руку он надел артефакт, который засветился зеленым светом, заряжаясь его магией. Это был стальной, покрытый перламутровой эмалью наплечник, инкрустированный драгоценными металлами, врезанными в сталь в виде множества узоров. Широко открытые глаза Рейна смотрели вперед, постигая что-то невидимое, пролегающее за гранью простого и понятного. Он словно различал то, что терзало его разум все три дня, пока он был без сознания, но боялся закрыть глаза. До того боялся, что они покраснели.

Рита сделала зачарованный глиф на шее Лоренса, а потом он связал ее цепью, клинком изуродовал тело, срезав все татуировки, и несколько часов смотрел, как она истекает кровью, до тех пор, пока на ее лице навсегда не запечатался освобождающий покой. Она умерла, а Рейн раз за разом умирал вместе с ней.

– Ты любил ее? – после невыносимо тяжелого молчания длиной в несчетное количество мгновений спросила Яра.

Он вздрогнул, словно это был четвертый удар кинжалом. Его голос со жгучей хрипотой вскрыл тишину, как рану:

– В каком-то смысле все даже хуже. До заключения ненадолго, но она стала единственным близким другом. Больше чем другом. А совсем недавно я понял, что на самом деле она была и осталась посторонним человеком, который просто был добр ко мне и который не должен был умереть из-за меня.