— Ты не сможешь вернуться, Шой, — услышал я голос Ролдана и повернул голову в сторону противоположной группы людей. Лицо напарника тоже как будто подсветили.

В сердце меня кольнула раскаленная игла, дыхание участилось.

— Я хочу вернуться домой, — произнес я сухо.

— Ты же знаешь, что не сможешь, — сказал он. — Твою мать, Шой, мы все здесь умрем! Никто не вернется. Ты всегда это знал, не ври хотя бы себе.

— Я жив, — почему-то сказал я, и мне от этого стало стыдно. Потому что, наверное, понимал, что Ролдан и все те, кто был на его стороне, были уже покойниками.

— Мы давно уже все мертвы, просто еще не знаем об этом, — прозвучал голос Фроста. — Я так скажу: лучше принять действительность такой, какая она есть.

— В смерти нет ничего плохо. Она успокаивает, — произнес Нойс. И его лицо тоже осветилось.

— А еще она обусловлена природой вещей, — добавил Виллис. Его силуэт появился рядом с Ролданом.

— Дорогой, ты разве не хочешь вернуться? — снова голос жены. — Но мы тебя так ждем, так ждем…

Игла в сердце прошла насквозь, а грудь запылала. Я сморщился от боли, отчаянья и от дикого желания броситься в объятия жены. Возможно, я бы это и сделал, если бы… если бы мог пошевелиться. Но я не мог. Я словно смотрел на все из иной реальности, влиять на которую не имел возможности.

— Нам всем крупно не повезло, брат. Это гребаная суровая правда жизни. Но мы в этом не виноваты, — сказал Ролдан.

— Выжить может только один, — парировал я. — У меня есть шанс.

— Ты же знаешь, что нет никакого шанса. Это все обманка, пустая надежда, данная нам для того, чтобы мы не опускали руки и ожесточеннее бились на уровнях с тварями, — проговорил Перк.

— Да, Шой, узкоглазая макака права — долбаные локсы никогда никого не отпустят. Арена забирает всех, — вставил Ролдан.

Они были правы. Мне не выжить. Даже если удастся победить неизвестных врагов на оставшихся двух уровнях и дойти до конца, это все равно ничего не изменит. Об этом говорил Илион Шайт — один из предыдущих участников турнира, который оставил послание в самодельной статуэтке. Об этом догадывались и мы сами.

— Папочка! — всхлипнула младшая дочка. — Мы тебя так любим. Возвращайся, пожалуйста. Нам так плохо без тебя. Так грустно.

— Да, пап, я обещаю, что мы всегда-всегда будем вести себя хорошо, — заверила старшая.

Раскаленная игла боли зажгла еще сильнее. Глаза закололо от горячих слез.

Я находился перед выбором? Но почему? Я и так на Арене, а значит, выхода у меня нет. В любом случае я не вернусь домой. Но к чему тогда все это?

— Потому что только ты можешь все изменить, — прозвучал голос Лайсона, и его силуэт появился прямо передо мной. Он как будто не принадлежал ни первой, ни второй группе.