Он вспомнил, как один его брат предпочитал простую одежду, совсем не похожу на одежду принца, а второй – более скромную, но не обделённую роскошью. Помнил, как Гвендолин любила наряжаться в платья, – пышные, облегающие, полупрозрачные, со шлейфом или узором, зачарованным на бесконечно движущуюся картину, – как она приказывала выставить перед ней все шкатулки с её драгоценностями и долго выбирала, что ей подойдёт. Она как-то спросила совета у Гилберта, и тот сказал, что лазурный ей к лицу, хотя себе признался, что ничего в этом не понимает. Но Гвендолин прислушалась к нему и надела ожерелье с потрясающими камнями лазурного цвета, блестевшими в свете сотни свечей. Правда, потом на камни попала кровь из носа какого-то аристократа из числа людей, решившего, что Гвендолин горит желанием с ним потанцевать…
Он вспомнил Горация, его уроки и подарки, которые тот всегда выбирал с особой тщательностью. Одна из картин, которую он ему подарил, до сих пор была в личной коллекции Гилберта и висела в его комнате, куда он не пускал никого, кроме Шераи. И, конечно, он вспомнил, как к нему относилась Шерая. Для неё задачей номер один была безопасность Алебастра, но она всегда приглядывала за Гилбертом и не давала ему совершать глупостей. А глупостей Гилберт совершал очень много.
И всё это – в глазах демона-перевёртыша, принявшего облик Третьего. В них же было молчаливое напоминание о том, что было дальше, и укор за бездействие.
Гилберт вспомнил, как всё пошло наперекосяк. Как Третий стал Третьим, а младшая принцесса умерла от болезни. Как один из его братьев предал свой род и был изгнан из семьи, а тёмные создания начали Вторжение с помощью Третьего.
Он вспомнил, как Мария вцепилась в него и никак не хотела отпускать – Алебастру пришлось силой отрывать её, едва не заламывая руки. Вспомнил, что напоследок Мария всунула ему небольшое украшение, – подвеску с крохотным металлическим диском, на котором был высечен герб её рода. Гилберт совсем не понимал, зачем она это делает, но подвеску всё же принял, поднял голову и увидел в глазах девушки, наполненных слезами, непоколебимую решимость. Она знала, что не выберется. Она просто дала ему вещь, которая будет напоминать ему о ней. О том, что Мария из рода Саэнс, пусть и не успела стать частью рода Лайне, была рядом с Гилбертом.
Вот только он не знал, что она не выберется. И принял подвеску, потому что думал, что отдаст её при следующей встрече.
Он вспомнил, что Гвендолин держалась лучше Марии и Алебастра. Она не обращала внимания на глубокую рану у себя на предплечье, только сказала, что «тот мерзавец испортил такое прекрасное платье». Гвендолин действовала быстро, не произнося лишних слов, но её руки дрожали. Она вложила в его ладонь свой перстень, взяла его лицо в ладони и ровным, грозным голосом, каким она говорила только в крайних случаях, повторила слова их отца: «