Джолан выводил слова аккуратным, четким почерком, стараясь, чтобы рука не очень дрожала.

– Как ее титулуют? Вечноживущая? – спросил он.

– Всевечная, – поправил его Фрула.

– Всевечная, – пробормотал Джолан. – Так и напишем.

– Какая разница, как ее титулуют? – буркнул Виллем, прихлебывая медовуху.

Фрула все-таки вскрыл чан с недобродившим напитком, здраво рассудив, что можно поступиться вкусом, иначе Виллем вусмерть упьется картофельным спиртом.

– Высокородные особы требуют, чтобы их титуловали как полагается, – сказал Джолан.

Виллем пожал плечами и посмотрел в окно, на белые ульи. Захмелев, он немного повеселел.

– Тебя пчелы жалят? – спросил он Фрулу.

– Они ко мне привыкли, – сказал алхимик. – Призывно жужжат, если я замешкаюсь со сбором меда. Без меня им скучно.

Виллем хмыкнул.

– Странный вы народ, алхимики.

Джолан закончил письмо, подул на чернила, свернул листок и запечатал восковой печатью в форме пчелки. Потом достал из клетки голубя и прикрепил листок к лапке.

Все вышли из дома.

Джолан сглотнул, набрался смелости, вытянул руки к небу и разжал ладони.

Захлопали крылья. На землю упало перышко. Птица взмыла ввысь и полетела над лесом на север. Все следили за ее полетом. Поначалу Джолан опасался, что голубь угодит в пасть курносому дуболому, но потом вспомнил, что все дуболомы улетели в баларские логовища, вместе с верденами, гризелами и серокрылыми кочевниками.

Птица превратилась в черную точку среди голубого неба, а потом скрылась из виду.

– Наш пернатый друг улетел за горизонт, – сказал Виллем.

– Ага, – пробормотал Джолан, поглядывая то на перемазанные чернилами пальцы, то на небо; он очень старался не вспоминать ни о Камберленде, ни об Оромире. – И что нам теперь делать?

– Не знаю, как ты, но моя война еще не кончена, – заявил Виллем. – Мы слишком дорогой ценой расчистили дорогу папирийцам. – Он пожал плечами. – Неплохо бы встретиться с ними лицом к лицу.