Он бесцельно бродил по траве, все больше удаляясь от дворца. Тишина была настолько абсолютной, что ему казалось, что он – единственное в мире живое существо.

И вдруг раздался звук, от которого его кровь похолодела. Это был мужской крик. Он без предупреждения раздался из тьмы и так же внезапно прервался.

Джим никогда не испытывал такого ужаса. Силы мгновенно покинули его мышцы, его затошнило от страха. Это был больше чем крик, это был вопль мучения, стон бесконечной боли. Он вцепился в трость, которую захватил с собой, заставив себя стоять прямо и понять, с какой стороны раздался звук. Со стороны леса? Может, это было какое-то ночное животное или сова, в общем, то, на что можно не обращать внимания?

Но нет. С трудом переводя дыхание, он тихо направился туда, откуда донесся крик, в сторону небольшой заросли дубов на краю откоса. Прижимаясь к земле и чувствуя себя лучше от того, что он не сидит на месте, Джим подкрался поближе и прислушался, собрав всю свою храбрость, приготовившись к удару, – но ничего не произошло. Он подобрался к ближайшему дереву и положил руку на ствол, продолжая прислушиваться, но ничего не услышал.

Он постучал по стволу своей тростью. Никакой реакции.

Он пошел дальше, вглядываясь в каждую тень. Ничто не двинулось; тени были всего лишь тенями; там не было ничего, что могло бы принести ему вред, и никого, кто мог бы издать тот крик.

Осторожно он вышел из зарослей дубов и огляделся. Ничего: звезды, тишина, тени.

Он слабо, протяжно свистнул и пошел спать.

В последний вечер перед коронацией весь дворец и весь город наполнились суетой и приготовлениями. На дворцовых кухнях кондитеры заканчивали сдобные и глазурные башни, которые должны были украшать стол во время банкета, а в ледяном доме резчик торопливо превращал огромную глыбу льда, привезенную из Санкт-Петербурга еще зимой, в подобие собора. Но если день выдастся жарким и лед подтает, он быстро трансформирует его в морщинистую Эштенбургскую скалу с фуникулером и маленьким флагом.

В конюшнях кормили и поили лошадей, причесывали им гривы и заплетали хвосты. Экипаж отдраили, смазали, отполировали и заново позолотили, поменяли колеса и набили сиденья свежим конским волосом. В городе подметали и мыли улицы, поливали и подрезали цветы на окнах, и каждое окно на пути королевского экипажа было отполировано до блеска. В Стралицком парке рядом с озером Лилий группа неаполитанских пиротехников устанавливала все необходимое для фейерверка. В кафедральном соборе репетировал хор. Оркестр оперного театра повторял программу для коронационного бала, включая, конечно, «Андерсбадский вальс» Иоганна Штрауса-младшего. Дворцовые стражники маршировали и отдавали честь энергичнее обычного, а рацкавийская полиция патрулировала улицы, подкручивая усы и важно хмурясь. В каждой гостинице, кафе и пивном погребке хозяева и повара проверяли запасы пива, вина и дичи. В барах и маленьких кафе корреспонденты со всей Европы – и даже несколько из Америки – собирали местные сплетни и информацию для статей своим обычным способом, то есть общаясь с завсегдатаями за рюмкой виски и водки.