А так они прочно удерживали его в своём кругу, раздёргивая во все стороны. Так промысловые лайки на медвежьей охоте прочно усаживают хозяина тайги на покусанную ими же до крови мохнатую задницу, не давая ему подняться. Стоит топтыгину чуть дёрнуться в злобе, чуть рвануться в сторону, как тут же в него сзади с остервенением впиваются чьи-то зубы, заставляя развернуться в свою сторону и сразу же отпускают, в надежде на спасительные клыки своих заливающихся злобным лаем подружек.

С одной или даже двумя собаками мишка справится без проблем, а вот три и больше не оставляют ему ни единого шанса. Вот так же было и здесь — каждая из саламандр в любой момент готова была дёрнуть то, что раньше было Даэроном, на себя, быстро обжечь и тут же отпустить, передав эту опасную эстафету другой.

Они могли бы навалиться на него разом, конечно, но тогда некоторое пророчество Леты о тех вулканах, что возникали на заре времён, стало бы явью. Да и мы с Арчи тогда вряд ли бы уцелели — пусть их магия меня и не брала, но там и всего остального хватило бы с лихвой. Сомнительно очень, чтобы мы смогли, пусть даже и бегом, пусть даже и помогая себе магией, добраться до спасительного края свежего кратера вёрст на сто в диаметре. И это я ещё не принимаю во внимание тот взрыв, что нам предстояло бы пережить. Нереально, короче говоря.

Конечно, сейчас саламандры потихонечку, совсем по чуть-чуть, испаряли то, что раньше было Даэроном, но надеяться на такой исход я бы тоже не стал. По времени это примерно выходило так же, как в той притче про ворону, что раз в тысячу лет прилетала поточить свой клюв об алмазную гору. И, пусть на Даэрона мне было наплевать и размазать, но саламандр тоже можно понять, потому что есть много более весёлых способов провести вечность.

Чернь слишком сильно подалась ко мне, потеряв осторожность в своих лихорадочных наблюдениях, и тут же самая дальняя огненная фурия рванула его огненной плетью на себя, потом сразу же вторая, третья и четвёртая, выровняв общими усилиями зло по центру своего круга. Даэрон зашипел, как капля воды на раскалённой сковороде, но остался там, куда его затолкали, и более высовываться не стремился. Нет, его ещё не сломали, до этого было очень далеко, просто он не желал отвлекаться на возню со своими тюремщицами, он хотел посмотреть на меня в яростной надежде на случай и сейчас боялся больше всего на свете упустить его.

В принципе, а что ему ещё оставалось делать, тем более что и я сам надеялся тоже только на случай. Наказывать его, вершить чью-то судьбу, восстанавливать справедливость и совершать прочую чушь я не хотел, не было у меня такой задачи и желания, и не было такого права. Но поговорить с ним всё же придётся, потому что ясности тоже не было никакой.