Они шли медленно. И говорили об Ангеле. Вспоминали все: и детство его, и недавнее.

Яков Захарович рассказывал, как во время оккупации Оська, знавший все подвалы, крыши и переходы, сражался в левантийском подполье и однажды был выпорот лично Яковом за попытку в индивидуальном порядке заминировать комендатуру. Шальной был — у местного гауляйтера лично спер пистолет и хвастался им.

«Забавно тогда было. Подполье наше — та еще компания. Шушера бандитская, в основном, ну и мы с Ангелом», — ностальгически вздохнул Яков.

От УГРО до дома можно было дойти за десять минут. Ну, за двадцать — если медленно, беседуя, останавливаясь покурить и передохнуть. Они шли больше часа. Яков вел Арину какими-то дворами и закоулками, вечно, видать, по стариковской рассеянности, сворачивая не туда.

Но все-таки они подошли к дому. Яков Захарович как раз рассказывал об эпичной краже Оськой часов у самого Вертинского, приехавшего всего на один день в Левантию с гастролями.

Рассказывал так уморительно, что Арина, знавшая эту историю из протоколов, все равно хихикала.

По двору метался, как тигр по клетке, мрачный Шорин. Яков Захарович отпустил руку Арины.

— Почему не на рабочем месте? — рыкнул он на Шорина в лучших традициях царской охранки.

Давыд инстинктивно замер по стойке смирно.

— Мама прибежала, сказала, что Аринки дома нет, волнуется… Сказала искать, а где — ума не приложу.

— В рабочее время, товарищ Шорин, вами руководит не мама. Объяснительную написали?

— У вас на столе лежит.

— Возвращайся на работу, там еще дел невпроворот, даже для тебя найдется, чем заняться. А Арина твоя вот, в целости и сохранности

— Вы… сказали ей?

— Она имеет право знать. Давыд, послушай немолодого человека: никогда не ври женщинам. Тем более — из уголовного розыска. Все. Пошел работать. Я тебя догоню.

Яков Захарович поднялся с Ариной до квартиры, но заходить на чай отказался категорически, как Бэлла его ни уговаривала.

Арина зашла в комнату, рухнула на диван — и осознание гибели Ангела вдруг налетело на нее, как поезд. Пока они говорили с Яковом, даже в морге, Ангел был еще живым — наглым, дерзким, насмешливым. А теперь вдруг стало ясно — его нет. Никто больше не посмотрит на нее зелено-золотыми раскосыми глазами, не протянет «Ну Ари-и-инПа-а-а-а-ална», не засмеется, откинув голову назад…

Маленький начал пинаться.

— Вот и нет у тебя теперь старшего братика, — сказала Арина, приложив руку к животу.

И расплакалась громко, навзрыд, вжавшись лицом в диванную подушку.