– Ты сказал, что Грей забрал Маркуса, – произнес я. – Маркус тоже стал падшим?
Протектор покачал головой. Его лицо омрачилось.
– Уж лучше б было так.
– Что произошло?
По Соларуму пронесся угнетающий и тяжелый звон колокола. Где-то позади зашуршал Стефан. Дан поднял глаза к потолку, вслушиваясь в гулкий звук.
– Однажды я расскажу тебе всю историю. Она есть у каждой жизни, но и смерти ее не лишены. Однако сейчас не время. Мы должны отправить по дальнейшему пути очередного ушедшего товарища.
Он бросил последний взгляд на одну из фотографий, после чего направился к выходу. Я же задержался, чтобы рассмотреть ее, и тут же сник.
Техотдел, заваленный рабочими приборами длинный стол. Возле него юноша, старательно изучающий чертежи. «2005, Пабло Эррера».
* * *
В Усыпальницу стекались протекторы и адъюты. Адъютов, разумеется, было даже больше, чем нас, но все равно сравнительно мало. Мы их не звали, но они пришли сами, хотя то был не их обряд и не их утрата. Адъюты работали с нами над благим делом, но не являлись частью нашей системы, единого живого организма, объединенного силой звезд. Некоторые держали в руках знамена Света. Никто не говорил громко, слышался лишь тихий, почтительный ропот. Мы находились под взорами тысяч мертвецов, покоившихся в восковых горах. Свечи, единственное освещение этого огромного печального места, озаряли золотом каждый уголок. В воздухе витал запах дыма и полевых цветов. Я неторопливо прохаживался между колоннами и гигантскими изображениями созвездий, под каждым из которых покоились урны с пеплом носителей знака. Некоторые пустовали – не все тела удавалось донести до Соларума и кремировать. Как Пабло. Кремационную часть обряда пропустят, и место среди свечей протекторы отведут не для останков Пабло, а для воспоминаний о нем. Столько незнакомых имен скользило перед глазами, бесчисленное количество забытых, уничтоженных судеб. Сражайся, отдавай жизнь ради людей и Света. Кто-то должен пожертвовать собой во имя общего блага. Мы с потрохами отдавали себя Бесконечной войне и звездам, и именно тогда, стоя перед знаком Малого Пса, я впервые спросил: