Светлый фон
Горят, горят созвездия, мерцает небосвод, Вселенная воюет, и слышен ее зов. Ответь, ответь ему, не думай отступать, В руках сожми оружие, чтоб души защищать! Не тлей! Гори! В себе ты Свет зажги! Тьмы никогда не бойся и для других живи! Летит, летит звезда, скорей ее лови, Эквилибрис – ключ, его ты сохрани! Вселенная нас слышит и ловит каждый взор. Времена сменяются, но вечен наш дозор. Мы души ради Света готовы отдавать, Торжественно клянемся, что будем воевать!

Отголоски куплетов еще некоторое время звучали у меня в голове, даже когда все стихло. Казалось, огонь свечей ослаб, оставив нас в неярком блеске ночных светил. Протекторы молчали в дань памяти не только Пабло, но и всех тех, кто в свое время погиб за наше дело. Когда я поднял голову, мне почудилось, что здесь собрались все – и живые, и мертвые. Протекторы прошлого были тут, среди нас, заполняли Усыпальницу до краев. Огромная, несущая звездную волю армия. Время шло, но мы выполняли одну и ту же работу, поколение за поколением. Так всегда было и так продолжится впредь, пока человечество не вымрет, а Земля не разлетится на куски. И пока этого не случилось, мы будем здесь. Всегда.

Коул хотел что-то произнести, но тут его взгляд задержался за нашими спинами. Лицо исказилось в изумлении. Лишь после этого я услышал шаги. В Усыпальницу вошла группа, стремительно приближаясь к нам. Одежда цветов Света, яркие волосы, серебряные глаза. Звезды. Я похолодел.

Протекторы зашептались, пораженно глядя на новоприбывших.

– Твою мать, – выдавил Стефан. – Они должны были отстраивать треклятую переправу еще дня два!

– На чьей стороне баррикад эти эквилибрумы? – тихо спросила оказавшаяся рядом Сара. – Прихвостни Зербрага или Бетельгейзе?

Дан с бледностью на лице во все глаза уставился на предводителя небольшой группы.

– Вот это громадина…

То было справедливое замечание. Идущий впереди заоблачник был здоровенным, как шкаф, – на голову выше Дана. Широкие плечи, подтянутое тело. Казалось, он одним ударом легко мог проломить не только голову, но и целую стену. Грозности ему придавали шрамы – они многочисленными полосами испещряли каждый открытый участок кожи, словно какая-то тварь драла его когтями. Лицо, в котором не наблюдалось ни одной мягкой линии, выглядело хмурым, но вместе с тем благородным. Волосы были не просто красные, а темно-багровые, словно вино. От этого эквилибрума исходила физическая и духовная сила, и при виде него я воспрянул духом. Он был мне знаком! Старый добрый друг. Великая душа с многообещающим будущим. Я невольно улыбнулся.