– Скажи мне, Стрелец, что есть это дерево?

– Какое-то растение с другой планеты.

– Нет, – качнул головой Тисус. – Оно целиком и полностью отсюда. Но что внутри?

Словно по приглашению я приблизился к дереву, оглядел его и, подняв руку, коснулся. На ощупь кора была абсолютно гладкой и прохладной. Но внезапно в воздухе заскользили образы. Мне показалось, что вокруг выросли заснеженные скалы. Я стоял на самой вершине мира и смотрел, как с холодных чистых небес падают синие искры. Дул пронзительный ветер, приносящий с собой картины. Годы, тысячелетия. Сотни мертвых лиц. И все внутри Соларума.

Я пораженно взглянул на собственные пальцы.

– Ну? – требовательно вопросил Тисус. – Почувствовал?

– Это же… твоя душа… – выдохнул я и обернулся. – Но как?

– Когда Шакаре взбрело в голову создать кандидатов, у нее были подопытные. И два финальных пациента.

– Я думал, в мир был выпущен только один носитель.

– Ага. Один. Второй был браком. И это я. – Тисус шумно и с присвистом вздохнул. – У нее не вышло разделить мои эфиры, вместо этого бестия с корнями вырвала мне душу. Криворукой тогда была, что с нее взять. И вселила все три осколка в это треклятое полено.

– Но как ты не погибаешь?

– Некоторым из нас при слиянии со звездным Светом везет стать ближе к эквилибрумам, чем другим. Мне вот повезло. Или нет. Оболочка функционирует и без прямого контакта с душой. Она как бы одновременно часть и не часть этого тела. Душа создает поле, находясь в котором, я могу трезво мыслить. Благодаря растениям мой эфир растекся по всему лесу. Это сделало радиус еще шире. Но вот стоит выйти за него – и я труп. Можно сказать, что и это аномалия и я тоже монструм, хоть и в меньшей степени, чем был ты.

– Так ты поэтому тут все время торчишь? – догадался я и тут же сник. – Как давно ты в Соларуме?

– Настолько давно, что лучше б помер, – признался Тисус. – Но смерти я боюсь. И Обливиона тоже. Я столько лет не видел солнца… а остальной свет теперь приносит боль.

Тисус медленно снял очки. Его глаза были огромными, впалыми, поблекшими. Под ними залегли тени. Он посмотрел на меня, и, помимо темной синевы радужки, я увидел раскрасневшиеся белки. И, только присмотревшись, можно было заметить запечатанную в глазах манипуляцию – сильную и наложенную прямо на душу. Она была сделана наспех, иначе ее бы никто не замечал.

– Я не сражаюсь, я наблюдаю, – устало сказал Тисус. – Сотнями лет слежу за тем, как сменяются протекторы. Вы все уходите, мрете один за другим, а я остаюсь. Постоянно вижу осуждение в ваших глазах и вопрос: «Тисус, почему ты не наложишь на себя руки?» – Протектор горько усмехнулся. – Тысячи лет я попусту занимаю место того, кто мог бы сражаться за Свет. Эти гаденькие мысли проносятся в их головах, я знаю, не дурак. Но что поделать? Сам я с собой не покончу, да и они не будут мне в этом помогать, кишка тонка – марать душонку. К тому же я кладезь знаний. Хоть в чем-то удается быть полезным, даже смешно.