Лана, схватив золотой слиток, принялась колотить по доскам, которыми они забили дверь. Эдилио вцепился в её руки.

– Ты чего? Заживо сгореть хочешь? – рявкнула она, и Эдилио отошёл. – Мы выходим! Выходим!

Отодрать доски оказалось не легче, чем прибить. Из-под двери показался жёлтый язычок. Сэм отшатнулся от своего наблюдательного поста:

– Огонь!

– Я не хочу сгореть, – простонала Лана.

– Убивает не огонь, убивает дым, – прошептал Сэм, обернувшись к Астрид. – Должен же быть какой-то выход.

– Тебе он известен, – ответила она.

В щели и швы задней стены хижины уже пробивалось пламя. Лана продолжала колотиться в дверь. Под стропилами начал собираться дым. Хижина занялась почти мгновенно. Жар быстро становился невыносимым.

– Помогайте! – крикнула Лана. – Мы должны выйти отсюда.

Эдилио подскочил к двери и тоже взялся за доску. Сэм склонился к Астрид, обнимавшей Пита, и поцеловал её в губы:

– Не дай мне превратиться в Кейна.

– Я присмотрю за тобой, – ответила она.

– Договорились. Ребята, отойдите от двери, – скомандовал Сэм, но Лана с Эдилио его не услышали, в хижине стало слишком шумно.

Пришлось вырвать из руки девочки золотой слиток.

– Ты чего?! – завизжала та.

– С помощью своей силы ты спасла меня от смерти. Настала моя очередь.

Лана, Эдилио и Квинн отпрянули от двери.

Сэм зажмурился. Гнев – это просто. У Сэма имелась масса поводов для гнева. Однако по какой-то неведомой причине ему не удавалось представить ни Вожака, ни даже Кейна. Почему-то перед глазами вставал образ матери.

Это было глупо, неправильно, несправедливо. Жестоко, в конце концов. Тем не менее, Сэм ничего не мог с собой поделать: пытаясь вызвать в себе гнев, он видел мать.

– Я не нарочно, – прошептал он воображаемой матери и вскинул руки с растопыренными пальцами.