Граб ухмыльнулся. Лучше уж урдские развалины, чем опять эта вода. Скарлы не боялись подземных глубин: половину жизни они проводили под землей и умели прокладывать дорогу, не глядя на солнце и небо.

Он добрался до крепкой двери наверху лестницы и обнаружил, что она заперта. Окоченевшими пальцами он достал из вымокшего мешка отмычки и взломал замок.

— Граб лучше всех, — пробормотал скарл. Хвастаться было не перед кем, но ему все равно стало веселее.

Он толкнул скрипучую дверь, за которой начинался неосвещенный коридор, холодный и пустынный. Сквозь окна проникало бледное лунное сияние. Граб удовлетворенно усмехнулся. Ни души, как он и рассчитывал. Эту часть Хаммерхольта, давно пришедшую в ветхость, перестраивали в кроданском стиле. Здесь бывали только рабочие, которых до окончания свадебных торжеств отправили по домам.

Он задул фонарь и проскользнул в коридор. Согласно карте, покои хранителя ключей находились несколькими этажами выше, но Граб никогда бы туда не добрался через толпы гостей. Он избрал более прямой путь: снаружи, по отвесной стене.

Он вытащил карту и, нахмурившись, вгляделся в нее. Определившись с направлением, он двинулся дальше по пустынным переходам, где в воздухе колыхались обрывки паутины, а по углам среди пыли и каменного крошева валялись иссохшие мышиные трупики.

Попутно мысли обратились к Паршивцу, и Граб почувствовал вину — такую резкую, что сам удивился. Он вообще не привык чувствовать вину, по крайней мере перед иноплеменниками. Он понимал, что Тупорылый проклянет его имя, когда он выкрадет Пламенный Клинок, Размалеванная плюнет от отвращения, что Веснушчатая и все остальные возненавидят его; но мысль, что он разочарует Паршивца, причиняла особенную боль. Паршивец спас его, не позволив стать Забытым. Выкрасть Клинок — плохая расплата за такую услугу.

Когда-то он умел питать привязанность и даже обладал своеобразным чувством чести. Еще в Каракве он присоединился к шайке беспризорников. Все они заботились друг о друге, утешали друг друга, когда случалось терпеть побои, вместе скорбели, когда одного из них повесили. Воровское товарищество придавало им сил.

Возможно, Граб всегда стремился вернуться в те дни, самые теплые в его безрадостной жизни. Возможно, поэтому он и похитил чужую кожу. Но для него самого оставалось неясным, что руководит его поступками; он полагался лишь на чутье.

Мрачные Мужи его простят. Кожеписцы сотрут его преступления. Камнепевцы высекут его подвиги на величественных обсидиановых стелах. Он снова станет героем, теперь уже навсегда.