На улице висел смог, и воздух казался белым и подернутым дымкой. А он надеялся, что погода будет ясной, надеялся, что похороны Хови пройдут под голубыми небесами… Но было не по сезону жарко, и инверсионный атмосферный слой задержал над территорией Лос-Анджелеса недельный запас смога.

По крайней мере, с ним была Фэйт.

Джим не знал, что делал бы без нее в эти последние несколько дней. Она была его исповедником, его другом, его поддержкой, и он не только фигурально, но и реально не один раз плакал у нее на плече. Фэйт не только поддерживала, но и полностью понимала его.

Джим оглядел заполненную до отказа церковь. Его никак не покидала мысль: «А что, если кто-то из этих людей в тот момент находился в спортивном зале?» В тот момент, когда Хови убили…

Убили.

Какое странное слово. Знакомое и в то же время далекое. Это слово можно услышать по радио или по телевидению, можно прочитать в газете, журнале или книге. Но оно никак не подходило к смерти его друга.

Последние несколько дней Джим провел, помогая родителям Хови разобраться с его вещами. В ящике комода, самом нижнем из тех, до которых Хови мог дотянуться самостоятельно, они нашли дневник. Паркер никогда не знал, что Хови ведет дневник. В другом ящике они нашли потрепанную Библию и такую же потрепанную Бхагавадгиту[77]. Джим никогда не знал, что Хови вообще задумывается о религии.

Он узнавал все новые вещи о своем друге, и хотя многие из них его удивляли, все они были положительными. За секретами Хови скрывался не монстр и не совершенно чужой ему человек. Наоборот, Джим узнавал новое о своем хорошем знакомом, и от этого ему еще больше недоставало Хови.

Именно он просмотрел телефонную книжку погибшего и позвонил всем его друзьям, чтобы сообщить о случившемся. Это был странный, сюрреалистический и очень неприятный опыт, после которого ему захотелось принять душ, как будто он подслушивал людей и шпионил за ними, вмешиваясь в их частную жизнь. Самыми тяжелыми были первые несколько звонков. Джим заранее не готовился и поэтому, не зная, что и как говорить, просто выпаливал информацию о том, что Хови мертв.

Убит.

Нет, этого слова он не употреблял, не мог заставить себя назвать вещи своими именами; но того факта, что Хови мертв, и так было достаточно. И, произнося эти слова, Джим смог, яснее чем прежде, понять, что его друга больше нет, что он никогда больше не услышит звуков его голоса, шуршания колес его моторизованного кресла. Так что, когда после слов о смерти Хови люди на другом конце умолкали, он с трудом сдерживал слезы.