Стивенс так и не появился и не позвонил, так что они не были уверены, жив он или уже умер. Пока телефон работал, Йен считал, что с ним всё в порядке и что Стивенс занимается тем, чем должен заниматься, хотя догадывался, что тот вполне мог просто перекинуть несколько проводов пару часов назад, направиться в офис и умереть по дороге, а телефонная система продолжала работать в автоматическом режиме. Но когда линия замолчала, даже та жалкая надежда, которая у него теплилась, исчезла, и он пришел к выводу, что Стивенс погиб.

Остальным Эмерсон, однако, ничего не сказал и продолжал вести себя так, будто все идет своим чередом.

Дверь он открыл ровно в шесть часов.

В пустом холле стояла мертвая тишина. Они двигались очень медленно, готовые броситься в безопасное помещение при малейшем признаке нападения. Наконец добрались до главного лобби здания. Здесь было уже не так тихо и безмятежно. Стулья, столы и растения в кашпо были все перевернуты, часть из них выброшена в окна, а часть свалена на стойках. Пол покрывали бумага, грязь и сухие листья. На лестнице, ведущей на второй этаж, лежало распростертое обнаженное тело секретарши – ее глаза белыми пятнами выделялись на фоне залитого кровью лица, а из раздутой вагины торчал обрубок чьей-то руки.

– Может быть, лучше вернуться? – предложила Недра.

– Что бы здесь ни происходило, оно уже произошло, – заметил Йен. – Все закончилось. Надеюсь, что на улице тоже. Если все сработало, то сейчас должен настать период затишья, и Университет перейдет в состояние грогги. Так что удар мы должны нанести немедленно. – Он повернулся к Фаруку: – Сначала надо найти Стивенса. Где ты его оставил?

– Серверная во втором подвале здания физфака.

– Тогда нам туда.

Они вышли на улицу.

Вся территория Университета изменилась.

На нее опустились сумерки – солнце село больше часа назад, – и все окна в зданиях ярко сияли, а фонари вдоль дорожек и вокруг внутреннего двора горели в полную силу. Только вот дорожки изменили направления. Та, что вела от здания администрации к биофаку, теперь взбиралась на холм, появившийся здесь в течение одного дня. Дорожка к Нельсон-холлу теперь исчезала в некоем подобии железнодорожного туннеля в самом центре лужайки. В зданиях за окнами мелькали черные на светлом фоне тени, какие-то странные формы, которые было сложно рассмотреть и тем более распознать. На скамейке, стоявшей поперек бетонной дорожки, скамейке, превращенной в подобие трона, сидел мужчина, с головы до ног покрытый шевелящимися насекомыми; Эмерсон с товарищами не могли рассмотреть его лицо. Время от времени по его телу пробегала судорога, и он испускал приглушенный стон.