Овсяненко возразил глухим надтреснутым голосом:

– Но я был в отчаянии! Фетисова говорила о расе сверхлюдей, а кому не льстит быть избранным?

Енисеев заметил мягко:

– Фетисову просто любят. Многие чувствуют, что у нее этот конек неспроста, от какой-то давней обиды… В философии она ребенок.

Морозов сказал с неудовольствием и сожалением:

– Я бы охотно свернул ему шею. Человек я простой, люблю простые решения. Но жизнь, увы, штука сложная. В любом обществе надо держать, даже охранять законом людей, которые кричат: «Люди, опомнитесь!», хватают нас за руки. Ведь мамонтов перехлопали каменными топорами, а сейчас размахиваем штуками помощнее и поострее…

Енисеев ощутил, как гора свалилась с плеч. Все-таки телепатия существует. Точнее, феромоновая передача настроения, даже решений.

– Будем драться одними идеями, – сказал он, поворачиваясь к Овсяненко, который под их взглядами стал краснее свежесваренного рака, уменьшился до размеров микроба. – В этом мире, во всяком случае. Пусть другой войны здесь никогда не будет.

Овсяненко прикрыл лицо ладонями. Плечи его поднялись, голова ушла вглубь.

– Вы убили меня, – донесся его шепот. – Убили, показав мою дурость… Уж лучше бы старый суд чести. Раз – и готово! Кровью, как говорится.

Морозов оскалил зубы, сказал ехидно:

– А вот шиш тебе! Каждый из нас живет с чувством стыда за все, что творится, а ты хотел в кусты? Нет, поработай на нашей каторге, которая зовется жизнью. А суд чести… Этот суд не раз в жизни, как было в твое медиевистское время, а ежедневно, ежечасно!

Овсяненко стоял, опустив голову. Под ногами у него был широкий иллюминатор. Далеко внизу бесшумно проплывала девственная поверхность незнакомой суперпланеты. Пять минут – территория Франции, двадцать – Европы… Таких двадцатиминуток до Украины осталось всего двести-триста. А до намеченного юга Узбекистана несколько тысяч.

Два дня летели, опережая график. Затем Морозов уменьшил подачу пропана в горелку, шар по длинной дуге начал опускаться к облакам, долго проваливался через это мокрое месиво, наконец внизу показалась зелень с редкими пятнами желтого.

Еще через час снизились настолько, что смогли рассмотреть быстро убегающий назад лес. Не мегалес, а обыкновенный лес из сочных деревьев. На которых полно живности, и под которыми полно, и даже в верхнем слое земли настолько полно, что те подземные звери сослепу сталкиваются головами. Чуть позже потянулось каменное плато с одинаковыми округлыми горами. Деревьев стало поменьше, но зверья там, судя по разным признакам, хватало.

По сигналу Морозова одновременно бухнули две пушки. Тонкие нити стремительно протянулись к массивным валунам. Гондолу тряхнуло, наклонило. Через пару мгновений она опустилась на землю и застыла.