Каллум осознал ошибку: он стремился доказать свою силу, но сила никому не была нужна. Только не такая. Сила – удел машин и чудовищ; прочие не полагаются на безупречность и совершенство. Людям хотелось человечности, а значит, он должен был проявить слабин у. Тристан отводил взгляд, и Каллум понял, что проиграл Парисе, но это был лишь первый раунд. В следующий раз он даст дымовой завесе того, кем он предстал сегодня, рассеяться.

– Каллум так Каллум, – произнес Далтон, оборачиваясь к остальным. – Никто не хочет пересмотреть увиденное?

– Нет, – равнодушно ответила Рэйна, в кои-то веки говоря за всех, и Каллум скривился, заметив нечто вроде сочувствия в ее взгляде, когда она посмотрела на Парису.

Придется ему убедить их, что и у него есть слабости. Может, в это и захочет поверить всего один человек из пяти, но Париса показала, что и этого достаточно.

Если один человек во что-то поверит, его уже не сдержать.

Тристан

Тристан

Все началось с вопроса.

– Как думаешь, что нам делать? – спросил Тристан у Парисы, лежа на полу раскрашенной комнаты, пока к ним не присоединилась Либби. Париса заявилась к нему на квартиру в Лондоне и уболтала вернуться в особняк пораньше – якобы желая обсудить гостей из Форума и их предложения, хотя никакой беседы пока еще ни в каком виде не состоялось.

Дабы оттянуть неизбежный натиск моральных дилемм и навязчивых мыслей, Тристан нанес визит в винный погреб особняка, где разжился абсентом. Сейчас он поднес бутылку к губам, зная, что у Парисы найдется ответ. На любой вопрос и в особенности на этот. Она бы не пришла к нему с пустыми руками.

– Я говорю, – ответила Париса, изящно расстегивая пуговку у него на рубашке, – что нам надо установить собственные правила.

Ту ночь он помнил смутно и жалел, что сумбура не было в голове, когда все происходило: к несчастью, запуская язык в рот Либби Роудс, видел он и соображал ясно. Он прекрасно знал, кто она и как ему следовало себя вести – а именно удержаться и не скатываться к разврату и, вполне возможно, к роковым поступкам.

Париса, может быть, это и начала – расчетливо, и руководствуясь тем, что Тристан назвал бы древним, атавистическим женским коварством, – но и он никак не попытался остановить это. К тому же не удавалось избавиться от жажды, которую он только сейчас осознал.

А жаждал он, как ни печально, Элизабет, мать ее, Роудс.

Это правда была жажда, не обдуманное желание. Винить во всем стоило некую химическую реакцию, беса или порок, о котором написаны книги. Да и абсент подогрел, жидким теплом растекшись по телу, однако, что бы там ни пожирало Тристана, мучился он, похоже, давненько. Симптомы определили его состояние, хотя, возможно, он все это время жаждал Либби, просто был глух и слеп к своим чувствам.