– Ты ведь не думаешь всерьез, что я тебя устраню, да? – спросила Либби, нахмурившись, и тут же сказала нечто совершенно неожиданное: – Твой потенциал не реализован. Если кому Общество и нужно, Тристан, так это тебе. Мне кажется, и Атлас это видит.

Это, подумал Тристан, чрезвычайно полезно при том, что не полезно ну совершенно никак.

Еще ни разу он не встречал человека, который приводил бы его в такое замешательство. Как можно чуть что драматизировать какие-то банальности, а потом вставать в позу в вопросах моральных преступлений? С Либби он сходил с ума, лишался рассудка, становился неуравновешенным. Верно, кое-каких деталей она не знала (его косяк), но в ее словах присутствовали рассудок и логика: она не устранит Тристана, ведь у его силы наибольший потенциал. Не потому, кто он или что он, а потому, кем он может стать. Тристан даже отдаленно не думал заострять на этом внимание, да и за Парисой он такого не замечал. Она Тристана хотела только потому, что ему она, похоже, на некотором уровне доверяла. Это напоминало замкнутый круг: его полезность для нее и делала его полезным.

В то же время было невозможно предсказать, к какому решению подтолкнет Либби Роудс ее железная логика. Тристана вот разболтало так, что он заваливался на каждом повороте. Нужно ли ему это Общество? Готов ли он за него убить? Иногда ответ звучал, как твердое «да». Что такое быть человеком, как не испытывать безумную жажду? Париса умела создавать миры в умах людей. Каллум, хорошо это или плохо, разрушал души, не шевельнув и пальцем. Либби и Нико тоже обладали могуществом. Рэйна сочилась чистейшей магией, переполненная ею до такой степени, что могла чихать на мораль. Но о себе или о своем месте среди них Тристан до сих пор ничего не знал. Честно сказать, он был не самым полезным кандидатом, однако возврат по вложениям ему сулили самый крупный.

Понимал ли он, какая мощь у него в руках? Понимал ли это хоть кто-то из кандидатов?

Мораль – а вернее, ее жалкие капли – заставляла Тристана метаться, как рыбу, между косяками мыслей. «Я делаю то, что необходимо», – оправдывал почти все свои грехи Эдриан Кейн, и, хотя такой подход (говоря академическим языком) считался обоснованной философской точкой зрения, но без противовесов вроде жалости, сострадания и вины он был омерзительным. Хуже того, если Тристан и собирался стать кем-то в жизни, так это полной противоположностью папаше.

Само собой, он никого не убьет. Только не за доступ к кучке книжонок. Редких, сосредоточенных в руках самых могущественных медитов, каких он знал. Но таков уж тысячелетний обычай, и кто знает, вдруг…