Никогда прежде Брисеиде не доводилось видеть такую парообразную форму, но крик зверя был безошибочен: это был ревун. Химера Цитадели только что выползла из горла Лиз… Был ли инквизитор ответственен за эту новую инсценировку? Он был частью Элиты? С колотящимся сердцем Брисеида искала архиепископа на трибунах. Дю Мулен выглядел обезумевшим от ярости. Он бросил взгляд на сенешаля, который, сидя перед ним, не видел его, и помахал рукой нескольким своим служителям. Последние поднялись на ноги, побледнев, и ушли вместе с ним. Брисеида больше не могла думать, ситуация полностью вышла из-под контроля.

Инквизитор, который выглядел таким же потрясенным, как и толпа, положил потерявшую сознание Лиз обратно на край чана, поправил свое священническое одеяние и слабо улыбнулся своим зрителям:

– Расслабьтесь, дорогие друзья, вуивра больше нет! Господь Всемогущий по-прежнему торжествует над преисподней! Теперь мы можем прославить мужество и силу мессира Эбрара! Рыцари, на старт!

Судьи повернулись к сенешалю, который кивнул, что они могут продолжать. Трубачи подняли свои инструменты и десятью громовыми нотами подавили царившую тревогу. Лейтенант Бодуэн, даже если он и спровоцировал его, не ожидал такого зрелища: ему потребовалось много времени, чтобы восстановить контроль над лошадью и попросить оруженосца принести ему копье. Леонель помог Брисеиде удержать копье и провел пальцами в железных перчатках по деревянной крашеной ручке.

– Пора, мессир де Гонзаг. Помните: спина прямая, локоть высоко, запястье на уровне глаз.

– Лиз…

– Сосредоточьтесь, мессир! Думайте об Ольховом короле!

Менг только что прибыл на луг. Брисеида не успела увидеть, что он собирается делать: труба прозвучала в последний раз.

– Сейчас! – бесполезно кричал Леонель: лошадь Брисеиды прекрасно знала свою роль.

Конь взревел, согнул задние конечности и прыгнул вперед с такой стремительностью, что Брисеида чуть не свалилась. Бодуэн тоже вскочил на коня и уже опускал копье в атакующую позицию. Брисеида сделала то же самое, но ее копье, казалось, не хотело оставаться на месте. Борясь с тяжестью копья и толчками своего коня, ошеломленная жарой, оглушенная грохотом собственных доспехов, да еще все мышцы напряжены, она ждала удара, отказываясь принять неизбежное…

И тут, словно застигнутая врасплох, мучительная, феноменальная боль ударила ее в грудь. Как будто кто-то занес молоток над ее грудной клеткой и жестоко обрушил его вниз. Она едва почувствовала, как вылетает из седла. Дышать было невозможно. Ее падение длилось вечно. Она чувствовала, как распространяется боль, видела, как ее копье вылетает из руки в перчатке, даже не коснувшись противника, чувствовала, как перо херувима скользит под железной массой, от запястья к ладони…