Но Витальич кладовщику, недовес организовавшему, подзатыльник прописал, материл с минуту и грязно обругал.

Хрен знает с чего — то ли “хлеб-соль”, то ли пока торгуется — жмот и жадный коротышка. А после — душа человек, и такое бывает.

В общем, Романово я покидал на рассвете, с багажником, полным ценного вольфрама. И необходимостью помотаться да народ оповестить.

А потом над вольфрамом почахну и потренируюсь, планировал я. Заехал в Зеленюки, закинул несколько стержней вольфрама в мимика, даже лапы потёр, поликовал и пошипел:

— Мои сокровищщщи!

Вышло не очень, видно, хреновый из меня жмот. Ну и хрен с ним…

И тут пахнуло небывальщиной, по двери прилетел некислый такой удар, она с грохотом в стену стукнула.

А на ощетинившегося тросами меня смотрела недовольно и обвинительно… золотоволосая кудрявая лолька с красными глазами. Руки в боки упирает, понимаешь, и с такой увесистой претензией выдаёт:

— Ты где был, Кащей?!

33. Восточные гости

33. Восточные гости

Нет, я конечно всё понимаю… Точнее — нет! Я ни хрена не понял! Какого, блин, хрена, упыриха, сильнейшая металюдь Зеленюков, Юрьевна щемится в мою обитель, как к себе домой?! И претензии предъявляет, как будто я с ней всевозрадоснейшей эфебофилии предавался с изменения, а то и подольше!

— Борщ приготовь, — бросил я, оскалившись, втягивая тросы, но будучи готов к атаке — а то мало ли.

— Какой борщ?! — ещё более нахмуриалсь упыриха.