Такаси растил Масахиро, как собственного сына. Однако была в мальчике некая ожесточенность, тьма в крови, словно семейная трагедия пустила корни в его душе. Несмотря на все усилия Такаси, они с внуком не стали близкими людьми. Между ними всегда чувствовалась легкая отчужденность.
И все же Такаси любил внука.
Старик наконец поднялся, глотнул из чаши. Он вставал каждое утро в четыре часа, медитировал, пил чай, наблюдал из своего кабинета восход солнца над Фудзиямой. Ритуал готовил джонина к новому дню.
Такаси тихонько выдохнул в чашу:
–
Старинную фразу приписывали мастеру чайной церемонии Сэн-но Рикю, жившему в XVI веке.
Этот урок Такаси усвоил очень хорошо.
Напиток увлажнил губы, смочил одеревеневший язык, и Такаси поднял глаза. Холодное весеннее утро нарисовало на склонах Фудзиямы морозные узоры. Солнечные лучи отражались от тонкого льда, и тот сверкал огнем.
Лед и пламя.
Как в душе у Такаси.
Что ж, пусть сердце останется холодным, зато ярость разогреет кровь.
– Где тот негодяй, который убил моего внука?
– Не знаю, – ответила Валя Михайлова.
Взгляд джонина метнулся к экрану, полыхнул огнем.
– Однако я знаю, где он будет. У меня его женщина. – Альбиноска вскинула глаза, в них тоже вспыхнул огонь. – И его нерожденный ребенок.