После смерти Уоллес сделал больше, чем при жизни, но он был не один.

И может, именно в этом и заключался весь смысл. Ему было о чем жалеть. И наверное, он будет жалеть об этом всегда. Тут уж ничего нельзя было поделать. Но он нашел в себе силы стать тем человеком, каким хотел стать до того, как бремя жизни навалилось на него. Он был свободен. Оковы земной жизни спали. И ничего не удерживало его здесь. Ничего больше.

Было больно, но это была хорошая боль.

Хьюго пытался делать вид, что ничего особенного не происходит, но чем ближе подступали сумерки, тем сильнее он волновался. Он замолк. Он нахмурился. Он сложил руки на груди, словно оборонялся от чего-то.

Уоллес сказал:

– Хьюго? – И Мэй с Нельсоном притихли. Уоллес держался руками за столик.

Хьюго покачал головой.

– Не надо, – сказал Уоллес. – Я хочу, чтобы ты был сильным, ради меня.

Хьюго упрямо сжал челюсти:

– А как насчет того, чего хочу я?

Нельсон вздохнул:

– Знаю, тебе тяжело. Не думаю, что…

Хьюго хрипло рассмеялся, его руки сжались в кулаки.

– Понимаю. Я просто… не знаю, что делать.

Мэй положила голову ему на плечо:

– Делай то, что должен делать, – прошептала она. – И мы будем с тобой. С вами обоими. Все время. – Она подняла глаза на Уоллеса. – Ты в конце концов превратился в довольно неплохого чувака, Уоллес Прайс.

– Я не так хорош, как ты. Мэй Ин… какая, черт побери, у тебя фамилия?

Она хихикнула:

– Фриман. Взяла ее в прошлом году. Это лучшее имя из всех, что у меня были.