У порога его встречали безразличные ко всему, пустые марионетки. Он всегда терпеть не мог запаха мертвечины, хоть отцовский жрец и уверял, что привыкнуть можно ко всему. Приторно сладкий и невероятно тяжелый до тошноты. Во время учебы он почти всегда молчал, стараясь лишний раз не вдыхать. Но сейчас он настолько ощущал себя живым по недоразумению мертвецом, что нарочно сделал глубокий вдох, встав на последнюю ступеньку и прислонившись лбом к холодной двери. Было физически необходимо почувствовать себя хоть немного живым.

В ноздри, помимо запаха мертвецов, сразу ударили запахи осени. Листва уже начала опадать и преть на влажной земле, но промозглой сыростью еще не пахло. А из щелей за церковной дверью, источающей запах железа и дерева, явно ощущался аромат гречихи, тушеной курятины и ладана. Налетевший ветерок, еще не успевший стать по-осеннему прохладным, принес с собой теплый запах сена и спелых яблок.

Внутри церквушки слышался легкий шум. Судя по всему, люди сейчас ужинали. Среди перестука ложек и периодическим детским плачем можно было расслышать ровный и громкий голос Эйлерта. Судя по всему, он вновь читал свои проповеди. Желая хоть как-то еще оттянуть момент захода в помещение, Сет заглянул через глаза одного из кадавров, находящихся внутри.

— … Враг обдаст сердце холодом равнодушия. Преодолейте в себе… возбудите в сердце… к подобному вам во всем человеку», — среди фразы оглушительно разревелся не удержавшийся на ножках малыш, и часть проповеди утонула в его расстроенном плаче. Сет никогда не слушал раньше человеческих священников. Вернее, то, что он обычно слышал, сводилось к тому, что подобных ему, или просто отличных от людей существ стоило вычислить, захватить и уничтожить. Охота на ведьм процветала в Вириди Хорте ещё во времена, когда его Отец был человеком. Теперь же, если верить донесениям, отряды по борьбе со всеми, кого можно окрестить «нечистью», возникали по всему Атиозесу, но ещё не набрали силы. Сплотиться для борьбы с врагом света — чего еще было ожидать от людей, переживших такое событие? Дитя же удалось быстро отвлечь, поскольку слова священника скоро снова стали отчетливо слышны:

— … Рано или поздно покажет когти. Стрясется беда, будь то болезнь или потеря. Но никто не увидит и не услышит, как он не видел и не слышал тех, кто нуждался в его помощи…» — в этот раз продолжение вновь утонуло в детском плаче. На этот раз матери пришлось утаскивать малыша от стоящего без движения кадавра. Ребенок надрывался и звал отца. Просил его проснуться и вернуться к нему. Маленьким детям, едва научившимся произносить с десяток слов, было не объяснить, что окровавленный мертвец, изредка перемещающийся по помещению, больше не является родным и любимым им человеком. Дети постарше уже давно все поняли, но все равно нет — да посматривали, глотая скорбные слезы, на своих умерших, но неупокоенных родных, ставших надзирателями по приказу князя.