Пожалуй, наилучшая область Найдея — южная. Она стала настоящим островком уюта. Адам был искренне рад, что родился именно в южной части. Она сильно отличалась от других районов, не так отстаивала свои традиции и ценности и походила скорее на одну из деревень под городом. Не было там монументальной архитектуры, такого обилия камня и серебра, научных лабораторий, строгих и надменных взглядов людей. Там многие улыбались, и в противовес науке — исконному занятию коренных адифорийцев — отдавали себя бытовым вещам и искусству. Адам помнил каждое утро с походом в школу. После выхода из дома тут же улавливаешь народную музыку из громкоговорителей на столбах, которая помогала успокоиться перед очередным трудным днём. Но самое чудесное — запах. В южной части было построено много пекарен, откуда постоянно веяло хлебом, булочками с тирдерией, пирожными и прочей выпечкой. А поскольку южная часть не сдирала с людей кучу денег, вкусняшки из этих пекарен можно было покупать хоть каждый день. Именно благодаря южной части Адам и скучал по Найдею. Именно благодаря родной области этот город и запомнился парню лучшим местом на свете.

И хотя сейчас напарники находились в северной части, Адам был счастлив вернуться в родной город. Непривычно было видеть серебряные улицы пустыми, но так милый Найдей выглядел намного загадочней. Скай говорил, что Адифории прятать нечего, она слишком открыта и прямолинейна. Что ж, Адам так не считал.

Впрочем, не ему рассуждать о таинственности родного континента. Ведь, по сути, родившись в южной части, он никогда не видел истинную сущность Адифории. Скай родился в северной части, знал здешних людей, их менталитет, так что ему виднее. Может именно из-за северной части он стал таким, какой есть.

А Астра? Она ведь тоже родилась тут. И кто она теперь? Какие мысли вложил в неё Найдей? Как много боли ей причинили здешние люди, что теперь она истребляет их?

Как бы Адаму хотелось задать эти вопросы ей. Однако итак было понятно — ответа не последует.

— Это то место? — вдруг спросила Астра.

Адам очнулся. Он забылся в мыслях, что сначала даже не понял, где сейчас находится. А как осознал — тут же в горле зажало от страха.

Этот санаторий в полуразрушенном состоянии выглядел еще более жутко. От каменного забора остались лишь щепки. Серебряные грифы, что раньше восседали на нём, теперь обломками в виде голов, клювов и лап, лежали на грудах хлама. Этот санаторий будто бы стал метафорой, материальным воплощением горя Алой Агонии, душа которой была так же расколота после пребывания в этом месте.