Парень, съёжившись, уставился в ноги.

— Прости.

Какой чёрт дёрнул его спросить это?

Больше не прозвучало ни слова. Разговор вновь возглавил шум волн. Берег был уже совсем рядом. Парочка ступила на белый песок. Ещё один пляж, но гораздо меньше. Астра зашагала к ступенькам — небольшой лестнице, что служила спуском к пляжу. Перед напарниками открылся заброшенный город. Они рассматривали старые поломанные домики, каменные многоэтажные здания без окон и длинную железную дорогу с единственным большим вагоном на рельсах. Адам почувствовал, как сердце затрепетало. Здесь, на этих рельсах, в детстве он кое-кого встретил. Того, кто хотел пробраться за эти серые равнины и глянуть, что же там находится. Парень обернулся, на его лице показалась улыбка. Вот что находилось за этими равнинами. Его будущий дом.

Равнины застилали лазурные цветы с округлыми лепестками. Вот и вся красочность родной Адифории. Наверное, единственный яркий цвет, сочетающийся с монохромностью — голубой. Адифория это раскусила, и, похоже, во всех её владениях будет встречаться только такое сочетание.

Проплыв через лазуритовое море цветов, напарники подошли к рельсам. Астра остановилась и взглянула на одинокий вагон. Он был большим, не слишком длинным, с синим потрёпанным корпусом и немного облупившимся белым силуэтом грифа в начале вагона.

— Мы можем немного побыть тут? — как-то тоскливо промолвила Астра.

— Конечно.

Девушка забралась по небольшой лестнице на вагон и расположилась на крыше. Адам последовал за ней и устроился рядом. Небо пролило на себя немного серой краски, она смешалась с молоком, теперь даже облака нарядились в серебро. Это аляповатое смешение серого неба, тёмного силуэта горы Надежд вдалеке и голубых цветов выглядело, как мимолётное озарение художника, которое он зафиксировал в спонтанной картине.

Адифория очень любила ветер. На равнинах и в городах он кружился в неспешном романтическом вальсе, а над морем и, скорее всего, в горах, чувствуя полную свободу и одиночество, ветер превращался в зверя. Он не стихал никогда, даже в самые безмятежные дни.

Может потому что Адифория, несмотря на видную гармонию и равновесие, глубоко внутри переживала? Но чтоб никто этого не заподозрил, ограничивалась лишь тяжёлым дыханием, из-за которого и появлялись ветры? А может она тяжело дышала из-за негатива, порождённого здесь людьми. Ни тот, ни другой вариант не сулили ничего хорошего.

Сейчас Адаму казалось, что Адифория тоскует вместе с ним. Хотя, посмотрев на Астру, парень понял, что ей намного хуже. Серые глаза были мутнее неба родного континента.