– Я увидел сон, а потом здесь оказался Линденмер, – объяснил Ронан. – Мне кажется, до тех пор он находился где-то в другом месте, а мой сон просто открыл дверь. Это лес, потому что таким его представляет мое воображение. Он ограничен моими мыслями. Поэтому… деревья. Типа того.

Хеннесси вздрогнула, потому что здесь, в горах, было холодно, а еще – потому что слова Ронана напомнили ей о Кружеве и о том, что оно хотело от нее.

– Тебя это не смущает?

По лицу Ронана было видно, что нет. Он обожал Линденмер.

Из зарослей послышался еще один тревожный вскрик, а потом что-то зарычало – то ли животное, то ли мотор.

– Спокойно, – сказал Ронан.

Хеннесси не поняла, к кому он обращается, – к ней или к себе.

– Если ты создал это место, – сказала она, – почему ты не сделал его безопасней?

Он провел пальцами по низко нависшей ветке.

– До Линденмера у меня был другой лес, – у Ронана стал такой вид, словно он собирался сделать какое-то признание, но в конце концов он просто произнес: – С ним случилась беда. Я сделал его слишком безопасным, потому что струсил. Слишком обычным. В том, что касалось безопасности, он был вынужден полагаться на меня, и… – Ронан не договорил, но Хеннесси и так поняла. Девочки тоже полагались на нее, и она знала, каково подвести их. – Я позволил Линденмеру оставаться собой – чем бы он ни был в том другом месте.

– И, чем бы он ни был там, он опасен.

– То, что опасно, может защитить себя, – заметил Ронан.

Она понимала, что он не винил Линденмер за это. Ронан Линч тоже бывал опасен.

– Он не только пугает, – сказал Ронан. – Смотри.

Он вытянул руки и произнес несколько слов на каком-то старинном языке – очень уместном тут. Над ним, среди осенней листвы, замигали маленькие огоньки. Они дождем посыпались вокруг. Ронан медленно отступил, любуясь огоньками и держа руки поднятыми.

Хеннесси вздрогнула, когда один огонек упал на нее, оставив секундное ощущение тепла. Они не все растворялись, коснувшись тела. Некоторые цеплялись за одежду, за волосы. Один зацепился за ресницы, и она заморгала, глядя прямо на него. Смотреть на этот огонек было не больно, совсем не то что на обычный свет; вместо внешней яркости Хеннесси ощущала свет внутри себя. Нечто вроде счастья или надежды. Как если бы она смотрела на солнце подлинного блаженства.

Ронан сказал – уважительно, а не как обычно:

– Gratias tibi ago.

– Что ты говоришь? – спросила Хеннесси, к которой вернулся дар речи, только когда маленький огонек на ресницах наконец растаял.

– «Спасибо» на латыни, – ответил Ронан. – Вежливость, знаешь ли, требует это сказать, если тебе что-то нравится. Опал!!! Иди сюда немедленно.