– Счастье-то какое, что вы очнулись, Юлия Владимировна! – щебетала она, укладывая меня обратно на постель. – Сейчас доктора позову. А вот вставать вам пока рано, не велено! Так что лежите-лежите, все, что вам потребуется, – сейчас же доставим.

А из моих глаз рекой лились слезы. Прочертив соленые русла по щекам, они, словно дождь, капали на белоснежный пододеяльник, простынь, больничную зеленую пижаму. Крик унес почти все эмоции, и теперь меня хватало лишь на безмолвный плач. Я вернулась… Неужели все это был только сон? Неужели Кареш, Ассуба, любимый – все это лишь плод больного воображения находящегося в коме пациента?!

– Если вам что-то нужно, вы только скажите! Сейчас же организуем!

Наконец щебетание медсестрички достигло моего сознания.

– Принесите мне зеркало, милая. Дайте мне зеркало, пожалуйста, – мой голос был прежним, этакое охрипшее от крика меццо-сопрано. Неужели сон?!

Девица нерешительно, словно боясь, что за время ее отсутствия я куда-нибудь исчезну, выпорхнула из палаты.

Вернулась она почти мгновенно: то ли до поста бежала бегом, то ли палата была рядом. А следом за ней в помещение проскользнуло еще несколько человек персонала. Я почувствовала себя диковинным зверем в зоопарке.

– Вот, – нежным голоском пропела медсестричка, протягивая мне маленькое круглое зеркальце в пудренице, – вы уж простите, что такое маленькое, зато быстро, правда же?

Я вгляделась в ее по-детски пухленькое румяное личико, окруженное тоненькими завитками выбившихся из-под шапочки золотистых волос. Девушка была искренней. Она действительно была рада мне угодить, и пудреница, скорее всего, ее собственная.

Зеркальце скользнуло в руку, и, сверкнув на солнце, отразило меня… То есть ту, что должна была быть мной.

С исхудавшего, но ухоженного лица на меня смотрели мои лукавые карие глаза с золотистыми прожилками – единственное, в былые времена, достояние Юленькиной внешности. Глаза были совершенно точно мои, а вот ресницы, брови, губы были другими: аккуратно выщипанными, подведенными широкими стрелками и подкрашенными, словно бы я не лежала на больничной койке, а только что вернулась со светского раута. Волосы тоже были другими, другими и страшно знакомыми. Осветленные до золотистого оттенка пряди, завитые широкими кудрями. Как это все напоминало сиятельную Юилиммин, а, значит, не могло быть сном. Добровольно сотворить с собой подобное я бы не смогла!

Я отложила зеркальце и, откинув одеяло, села. От полноватой крепкой фигуры Юлии Владимировны осталось меньше половины. Только мелкие шрамики на бледной коже все еще напоминали о прошлом, да и то они были явно не все.