«Ну, это всё стереотипы, — засмеялся Матти, нежно придержав для Скимы двери. Они вышли на улицу, где уже начало темнеть, и рядышком двинулись вперёд по тротуару, который тянулся вверх, к большому зданию, напоминавшему университет. — Блины, икра и красавицы — это прошлое. Меня интересуют идеи. Идея империи была похоронена сто лет назад. Но не успело пройти и полстолетия со дня её похорон, как великий образ возродился из пепла. Я думаю, что это и есть то уникальное самовоспроизводство, которым так знамениты русские… То мучительное, но вовсе не губительное и никогда не кончающееся прохождение через исторические циклы, которое всегда переживала Великая Россия. Эта способность растворить великую идею в простых людях, чтобы в нужный момент кристаллизовать её и получить сгусток исторической, политической, духовной энергии… Вот всё это мне и хочется увидеть своими глазами. И кто знает, может быть, даже почувствовать самому. Хотя бы на три дня побыть частью чего-то великого, исторического, восстающего из пепла… Понимаете, о чём я?»
«Очень хорошо понимаю, — сказал Терезиус Скима. — И я думаю, что в российской поэзии эта идея империи всегда была основополагающей. Российские поэты питаются ею — она двигает их литературу далее. В отличие от Европы, где поэзия давно никому не нужна, у нас нет такого сгустка, о котором вы говорили… В конце концов, русские всегда знали, где границы того, что они считают своим. А мы, Европа, навязывали им свои представления о границах, запирали этого льва — или медведя — в клетку своих требований… Конечно же они задыхались в этой навязанной им системе. Разве той территории, которую дали русским, могло хватить для такой огромной нации и такой культуры? Знаете, Матти, это как в литературе, где автор ограничен империей своего творчества, размером текста, который и политический, и экзистенциальный рубеж. Только тот, кто вырывается за рамки, способен написать что-то стоящее…»
«Вы умный человек, — сказал Матти и даже остановился, чтобы заглянуть прямо Скиме в глаза. — Я всегда уважал немцев. Правда, русских чуточку больше…»
Он засмеялся.
«Не обижайтесь. Немцы — они ведь когда-то просрали свою империю. И вот что у них осталось — пустое либеральное ничто в центре Европы. Вместо того, чтобы быть центром силы. У вас были большие мыслители. Не подумайте, что я нацист, но Гитлер, при всех его ошибках, был всё-таки большой мыслитель. Его ошибка была в том, что он вышел за пределы разумного. Сам же разрушил созданную им империю, а всё потому, что свои великие идеи он превратил в обычные стены, а ведь они могли бы величественно возвышаться над миром, как купол… Да… Мистер Путин сорок лет назад учёл ваши ошибки… Талантливый был начинатель. Собиратель земель русских. Говорят, в Минске ему поставили памятник…»