Вы же не любите дикие истории

– Да, господин Литвак. Не люблю. Это верно. Я в полиции уже много лет, но могу пересчитать по пальцам одной руки те случаи, когда чьи-то дикие истории оправдывались или приносили пользу.

Не повезло вам трудно искать простые объяснения в мире полном евреев

– Согласна.

Стало быть нелегкая доля быть еврейским полицейским

– Мне нравится, – искренне говорит Бина. – И я буду скучать по этой работе, когда все закончится.

Литвак пожимает плечами, словно намекает, что он посочувствовал бы ей, если бы умел. Его тяжелые глаза с покрасневшими веками обращаются к двери, и одной поднятой бровью он формулирует вопрос Голду. Голд трясет головой. И снова оборачивается к телевизору.

– Я понимаю, что это нелегко, – говорит Бина. – Но предположим, вы расскажете нам, что вы знаете о Менделе Шпильмане, господин Литвак.

– И о Наоми Ландсман, – вставляет Ландсман.

Если вы думаете, что я убил Менделя то вы заблуждаетесь как и он заблуждался

– Я вообще ничего не думаю, – говорит Бина.

Счастливица

– Это мой дар.

Литвак смотрит на часы и издает надтреснутый звук, который Ландсман воспринимает как болезненный вздох. Литвак щелкает пальцами и, когда Голд поворачивается, взмахивает исписанным блокнотом. Голд уходит в другую комнату и возвращается с новым блокнотом. Он несет его через комнату и вручает Литваку, а взглядом предлагает избавиться от назойливых посетителей любым из многочисленных интересных способов. Литвак машет рукой, чтоб мальчик убрался, гоня его к двери. Потом он подвигается и похлопывает по месту рядом с собой. Бина расстегивает парку и садится. Ландсман подтаскивает гнутый стул. Литвак открывает блокнот на первой чистой странице.

Каждый Мошиах обречен в ту же минуту, пишет Литвак, когда попытается спасти себя