— Если честно, господин ван Стекелен, я вовсе не знал до сих пор, что вы живы.

— Ещё как жив.

Коль скоро Вальдемару предоставили убежище в Балеарии, здесь его заслуги ценили куда выше грехов. И не похоже, чтобы нынче младший ван Стекелен, Геделенское Чудовище, в чём-то нуждался.

— Фи, мастер! Вы еле скрываете презрение. Откровенно говоря, мне на это наплевать, но нынче хорошее настроение выдалось. Вы бы знали, что эти красотки умеют… тут уж поди не разомлей. Раньше думал, будто знаю о шлюхах всё, но тогда я не бывал в Марисолеме! Что за кислый вид, мастер? Претит моё общество? Ха… Если желаете, я расскажу, как люди становятся чудовищами. Геделенское Чудовище, так ведь меня называют?

Художник промолчал, и бывший кондотьер повторил вопрос. Пришлось всё-таки отвечать.

— Да. Именно так.

— Ну и хорошо. Я это прозвище заслужил, похоже. Невольно заслужил, но какая разница? Мир несправедлив, а война уж подавно. Один на ней — герой, другой — чудовище. Причём по одинаковой причине: тот и другой убили много людей.

— Смотря каких людей и за что. Уж простите мою дерзость, господин ван Стекелен.

— Прощаю. Вы, говорят, друг канцлера. Наверное, и я тоже — иначе меня бы давно повесили в Зюрдене. Или в самом Геделене, или на первом суку, кто знает…

— Насколько мне известно, в приговоре значатся кастрация, сдирание кожи и последующее колесование.

— О, ну так ведь даже интереснее! Думаю, перед смертью лучше хорошенько помучиться. Это тоже форма жизни.

Если Вальдемар ван Стекелен и правда считал так — то он оказал подобную любезность очень многим людям. Причём помимо их желания. Ничто в Вальдемаре не указывало хоть на толику мук совести. Нет-нет, он определённо ни о чём не жалел.

И это было совсем иное безмолвие совести, нежели у Фиделя и прочих убийц Тайной Канцелярии, которых недавно видел художник. Те люди без колебаний убивали во имя своей страны — у них имелись твёрдые убеждения, оправдывающее любые деяния. Убеждение наверняка имелось и у Вальдемара, однако иного рода.

Он казался ван Вейту одним из людей, ошибочно полагающих, будто им дозволено всё.

— Вы неплохо устроились в Балеарии.

Из-под дурацкой чёлки опять сверкнула улыбка. Такая же гнилая, как сама душа ван Стекелена. Впрочем, сколь бы дурно зубы Вальдемара ни выглядели — они точно по-своему крепки. Пошлое сравнение, но это был самый настоящий оскал хищника.

— Ага. Уж получше, чем на эшафоте! У меня неплохое содержание за все былые заслуги, за славу отца. Его и проматываю, пока не сыграл в ящик. Не на что пожаловаться, всего в достатке. Вы ведь тоже не бедствуете, правда? Особенно при канцлере?