Я так и не узнал. Прошли часы, прежде чем Миллер наконец осмелился побеспокоить своего босса. Он высунул свою круглую невыразительную физиономию из-за дверного косяка, увидел Лорена, распростертого у моих ног, и с визгом отпрянул. Минуту спустя в проеме показался инъекторный пистолет, а за ним водянисто-голубой глаз. Я почувствовал укол в щеку.
— Я тебя проверила до срока, — сказала Жюли.
Она кое-как примостилась в ногах больничной койки.
— Точнее, ты сам меня вызвал. Когда я пришла на работу, тебя там не было, и я задумалась, с чего бы это, и бац! Было плохо, правда?
— Очень плохо, — сказал я.
— Я никогда не ощущала столь испуганного сознания.
— Тогда не рассказывай об этом никому. — Я нажал кнопку, чтобы перевести кровать в сидячее положение. — Мне надо поддерживать образ.
Перевязанная глазница совсем онемела. Боли не ощущалось, но оцепенение настойчиво напоминало о двух мертвых людях, ставших частью меня. Одна рука, один глаз.
Если Жюли чувствовала во мне это, то ее нервозность становилась понятной. А она в самом деле нервничала; дергалась и ерзала по кровати.
— Я все думал о времени. Который же час это был?
— Примерно девять десять. — Жюли содрогнулась. — Я уж решила, что потеряю сознание, когда этот неприметный человечек высунул пистолет из-за угла. О, нет! Не надо, Джил! Все кончилось.
Как близко это было. Неужели настолько близко?
— Послушай, — сказал я, — возвращайся на работу. Я ценю внимание к больному, но что толку от этих воспоминаний? Зачем себя терроризировать?
Она кивнула и встала.
— Спасибо, что зашла. И спасибо, что спасла мне жизнь.
Жюли улыбнулась с порога:
— И тебе спасибо за орхидеи.
А я их даже еще не заказал. Немедленно вызвав медсестру, я добился обещания выписать меня сегодня же вечером, при условии, что дома сразу лягу в постель. Она принесла телефон, и я заказал орхидеи.
После этого я откинул спинку кровати и отлежался. Хорошо быть живым. Я вспоминал данные мной обещания — обещания, которых мог никогда не выполнить. Возможно, настало время выполнить хотя бы часть из них.