Дети Мороза. Большинство из них представляли собой типичные случаи аномии[13]. Подростки, ощущающие себя затерянными в неправильном мире. История учила их — тех, кто слушал, — что раньше все было намного хуже. Возможно, они думали, что мир идет к совершенству.

Некоторые рискнули. Ежегодно таковых находилось немного; но это тянулось с тех самых пор, когда состоялись первые удачные эксперименты по размораживанию, то есть за поколение до моего рождения. Такое решение представлялось лучшим, чем самоубийство. Молодые и здоровые, они имели куда больше шансов на оживление, чем стылые изувеченные трупы. Они не обладали хорошей приспособленностью к своему обществу. Почему бы не рискнуть?

Два года назад они получили ответ. Генеральная Ассамблея и всемирное голосование ввели в действие Закон о замораживании.

Среди покоящихся в ледяном сне были такие, которые не позаботились создать для себя попечительский фонд, или выбрали не тех попечителей, или вложили деньги не в те акции. Если бы медицина — или чудо — оживили их сейчас, они оказались бы на государственном содержании, без денег, без полезного образования, а примерно в половине случаев — еще и без способностей выжить в каком бы то ни было обществе.

Находились ли они в ледяном сне или в ледяной смерти? С юридической стороны тут всегда присутствовала неопределенность. Закон о замораживании внес некоторую ясность. Он объявил, что любой человек, погруженный в замороженный сон и, буде общество решит вернуть его к жизни, не способный обеспечить себя материально, юридически мертв.

И третья часть замороженных мертвецов в мире, сто двадцать тысяч из них, отправились в банки органов.

— А тогда вы тоже тут работали?

Старик кивнул:

— Я почти сорок лет посменно работаю в Склепе. Я видел, как «скорая помощь» увезла три тысячи моих людей. Я думаю о них как о моих людях, — добавил он, как бы обороняясь.

— Закон, видимо, не в состоянии решить, живы они или мертвы. Думайте о них как вам угодно.

— Люди, которые мне доверились. Что сделали такого эти Дети Мороза, что их стоило убить?

«Они хотели отоспаться, пока другие гнут спину, чтобы превратить мир в рай», — подумал я. Но это не то преступление, которое карается высшей мерой.

— Их некому было защитить. Некому, кроме меня, — тянул он свое. Однако через миг с видимым усилием вернулся к настоящему. — Ладно, оставим это. Что я могу сделать для Технологической полиции ООН, мистер Гамильтон?

— О, я здесь не как оперативный сотрудник АРМ. Я здесь только для того… для того…

К дьяволу, я и сам не знал для чего. Меня потряс и заставил прийти сюда выпуск новостей.