Вошел Бера с бутылкой виски.

— Угощение ставлю я, — заявил он. — И нечего спорить, потому что ты все равно не дотянешься до своего бумажника.

Тут же разгорелся спор.

Беззащитные мертвецы

Беззащитные мертвецы

Мертвые лежали рядами под стеклом. Давным-давно, когда в мире имелось больше места, эти, наиболее древние, покоились каждый в своем отдельном гробу с двойными стенками. Теперь они были уложены плечом к плечу, примерно в хронологическом порядке, лицом вверх. Их черты ясно различались сквозь тридцатисантиметровый слой жидкого азота, зажатого между двумя толстыми полосами стекла.

В некоторых участках этого здания усопшие были одеты в парадные костюмы по моде двенадцати различных эпох. В двух длинных цистернах на следующем этаже покойники были приукрашены низкотемпературной косметикой, а иногда еще и замазкой телесного цвета, чтобы прикрыть раны. Странная традиция. Она продержалась только до половины прошлого века. В конце концов, эти усопшие планировали когда-нибудь вернуться к жизни. Повреждения тела должны быть легко заметны глазу.

С этими дело так и обстояло.

Все они происходили из конца двадцатого века. Выглядели они ужасно. Некоторых, оказавшихся жертвами катастроф, спасти явно не представлялось возможным, но, согласно своим завещаниям, они тем не менее попали в морозильники. Каждого покойника снабдили табличкой, перечислявшей все, что в его мозге и остальном теле не соответствовало норме. Шрифт, древний и архаичный, читался с трудом.

Изувеченные, изношенные, опустошенные болезнями, все они выглядели терпеливо-покорными. Их волосы, медленно распадаясь, лежали вокруг голов толстыми серыми полумесяцами.

— Люди прозвали их мерзлявчиками[11], замороженными мертвецами. А еще Homo snapiens[12]. Можете представить, что произойдет, если кого-нибудь из них уронить.

Мистер Рестарик не улыбался. Эти люди находились на его попечении, и он серьезно относился к своему делу. Его глаза смотрели не на меня, а скорее сквозь меня. Какие-то детали его одежды отстали от моды лет на десять, другие — на пятьдесят. Он сам, казалось, постепенно теряется в прошлом.

— Здесь их у нас более шести тысяч. Думаете, мы их когда-нибудь оживим? — спросил он.

Я был из АРМ, поэтому в его представлении я теоретически мог знать.

— А вы сами как считаете?

— Иногда я размышляю над этим. — Рестарик посмотрел вниз. — Конечно, если оживлять, то не этого, Харрисона Кона. Взгляните, он весь вывернут наизнанку. И не вон ту, с наполовину снесенным лицом. Если ее оживить, она будет растительным существом. Но более поздние выглядят не так уж плохо. Дело в том, что до тысяча девятьсот восемьдесят девятого года врачи могли замораживать только клинически мертвых.