Но это не может происходить в реальности.

Я не в лаборатории «Проекта Заратустра». Я лежу посреди пустыни с пулей в груди. Это всего лишь VR-симуляция, но руки Цзюнь Бэй ощущаются вполне реально. Я чувствую холодную, скользкую плитку подо мной и лужу крови, а сломанное ребро пронзает боль от усилий Цзюнь Бэй. Осмотрев комнату, я вижу гудящий генкит и еще горы за окном. В холодном воздухе пахнет дезинфицирующим средством и кровью. Я знаю, что хорошо смоделированные виртуальные реальности трудно отличить от реальности, но уровень детализации этой потрясает. Нет ни одного намека, что меня на самом деле здесь нет.

Я кашляю и закрываю глаза.

– Почему все кажется таким реальным?

– Потому что это не какая-то виртуальная реальность, – говорит она, встречаясь со мной взглядом. – Это симуляция, которую я создала несколько лет назад. Она связана с имплантом, который подгружает ее в наш мозг. Ты воспринимаешь ее так же, как собственные сны. Просто твой разум делает ее реальной.

– Тогда почему ты давишь мне на грудь?

– Я пытаюсь спасти нас, – говорит она. – Я же сказала – твой разум делает ее реальной. Панель справится с раной в теле, но сейчас меня больше волнует наш мозг.

Ее голос звучит так, словно она на грани отчаяния, хотя я не понимаю, почему она так стремится остановить поток крови от виртуального огнестрельного ранения. Она приподнимает окровавленную руку, оглядывается по сторонам и замечает кухонное полотенце, висящее на крючке рядом с лабораторным столом. Цзюнь Бэй моргает, и оно тут же появляется у нее в руке.

– Кажется, кровь остановилась, – говорит она, сминая полотенце в клубок и прижимая к ране. – Пожалуйста, не делай больше таких глупостей. Держи и продолжай давить.

Она приподнимает мою руку и прижимает ее к полотенцу, а затем садится на пятки.

Я молча смотрю на нее. Я все время думала, что Лаклан сохранил во мне резервную копию воспоминаний, но это что-то другое. Он закрыл в клетке одного человека и создал с ним кого-то нового.

– Что, черт возьми, Лаклан сделал с нами? – спрашиваю я.

– Я все еще пытаюсь это понять, – говорит она.

– Но как мы можем обе существовать в одном мозгу?

Она вытирает руки о переднюю часть толстовки.

– В мозгу достаточно места для нас двоих. Левая лобная доля моя, а правая – твоя. Между нами стоит стена, которую удерживает имплант, и, если мы обе хотим выжить, очень важно, чтобы она там и осталась. Насколько я поняла, мы можем существовать раздельно, пока имплант сохраняет барьер, но каждый раз, стоит ему опуститься, мы обе теряем и приобретаем что-то друг у друга. А мне бы хотелось остаться такой, какая я есть, и, уверена, ты тоже. Думаю, мы обе сможем так жить и дальше, но нужно действовать сообща.