Уж это время мы с Иркой на ее запасах протянем.

Я веселею.

— Что есть до Бахуты? — спрашиваю я, зайдя в кабинку заказа.

Робер топчется рядом.

Рейс для меня находится всего один, но и того мне довольно. Кычгольмский ойякан-гокан, набитый разношерстными пассажирами, принимает меня на борт.

Правда, места мне приходится купить все-таки два.

* * *

Ирка как-то рассказывала мне, что раньше, до Содружества, до первых колоний и, кажется, даже до орбитальных полетов (представить страшно, да?), людей перевозили по миру на убогих деревянных кораблях, где им отводилось одно помещение-трюм на всех. Одно. Оторопь берет. И десятки, а, может, и сотни путешественников вынужденно делили между собой тесное пространство — ни возможности уединиться, ни нормально поспать, ни выйти наружу.

Только оказавшись внутри, я понимаю, что ничего нового во Вселенной изобретено быть не может! Ойякан-гокан — просто космическое воплощение одного из тех древних кораблей, что когда-то бороздили океаны Земли. Верхняя палуба предназначена для экипажа. Нижняя — для всех остальных.

Мне с робером полагаются две скамьи, но одна уже занята семейством паххакидов, которые очень недружелюбно относятся к любому посягательству на их собственность. Они, стрекоча, наскакивают на меня всем своим волосатым прайдом, едва я заикаюсь о том, чтобы они подвинулись. Конфликтовать мне с ними не хочется, поэтому уединение на оставшейся свободной скамье кажется мне разумным выбором.

Глава семейства еще какое-то время смотрит на меня десятком крохотных глазок сквозь визор продолговатого шлема, а я изо всех сил изображаю спящего. Как ни странно, мне удается задремать среди шума, гама и мельтешения множества разумных существ. Даже то, что ойякан-гокан, добираясь до точки прыжка, трясется и дребезжит плитами внутренней обшивки, не может мне помешать.

Во сне я вижу Ирку.

Модуль стоит на взгорке, и слепяще-белая, в косматых протуберанцах звезда медленно всплывает над ним, растягивается вширь, занимая все обозримое пространство. Воздух гудит и дрожит от накопленного электричества. Буря. Буря! Огромные ветвистые молнии с треском начинают бить в модуль, испытывая его на прочность.

Ж-жух! Ж-жух!

— Ирка! — кричу я. — Держись!

И, кажется, босой бегу по красному песку.

Мне остается одолеть метров двадцать, когда рядом со мной в шелестящем воздухе проносится разряд. Я подлетаю вверх, плюхаюсь со скамьи на пол и понимаю, что причина моего падения находится в реальности.

Ойякан-гокан содрогается от натуги. Нас берут на абордаж.

* * *

Нам не слышно, что происходит на верхней палубе, но все пассажиры, как бы они не отличались друг от друга, начинают чувствовать единение. Медленно они сползаются к моей скамье, хотя она далеко не является центром помещения. Постепенно я понимаю, что они ищут моей защиты. Разноцветный ком из живых существ собирается вокруг меня и моего робера.