Озимую с сотрясением мозга подобрал Богобоязненный. Не из соображений врачебного долга. Лев Львович планировал дезертировать из нашего бренного мира, ибо Береньзенью он для него, собственно, и ограничивался. Тепленькой, родной лужей, где он барахтался пятьдесят лет… Селижаров, Недуйветер и Рузский у него перед носом dolce vitой крутили. Вроде, и ему перепадало. Дача, Турция, иномарка не в кредит. А коньяк он пьет фуфловый. Молодой мозгокоп аж скривился! А жену он давным-давно не тискал. Не желал её никогда. В юности глазел на Ирку. Опрятную, резвую, жопастую.
А она с Селижорой, Недуйветером, Рузским.
Садануть ей по напудренной, натянутой морде — наслаждение. За стихи дебильные, которые выкинуть жаль. За бессонное курение на балконе. Ипотеку. Импотенцию. Детей. Внуков. Супругу и телевизор круглосуточный. Давление и грыжу.
— Я вам заплачу!
— Заплачешь, заплачешь.
«Вам». Не помнит даже, что учились на одном потоке в облцентре, ходили на одни вписки, спали вповалку по десять тел на диване. Она до сих пор — девчушка, в платьицах-юбочках, Ирина-Ирочка, а он — дед, ему место в электричке уступают.
— Чего вы хотите?
— Компанию хорошую хочу. Чтоб умиралось веселее.
— Ради Бога!
— Я врач. Я в Бога не верю.
Он привязал ее ноги к заднему бамперу завидной иномарки, маркированной красным крестом, включил пошлый шлягер из девяностых и поехал по Забытого Восстания, чтобы с мостков. И в Мохнатое…
***