– Мне снова надо в чем-то признаваться? Не очень понимаю, что именно вы хотите знать.

– Если вы еще не сказали нам что-то важное, скажите сейчас, – снова предложил Эрвин.

– О господи, откуда мне знать, что важно?

– Есть ли какой-то вопрос, который мы не задали, а вы считаете, что следовало бы?

Выражение глубокой задумчивости.

– Вы не спросили, о чем думалось во время убийства друзей, – сказал он.

(– Заметила? – спросил Мартин у Кэрол в обзорной.

– Вообще никаких личных местоимений, – сказала Кэрол.

– Ничего не признавая, черт его побери, – сказал Мартин. – Где Альбигони? Ему полагалось быть здесь в девять ноль-ноль.)

– О чем вы при этом думали? – спросила Марджери.

– Они отказывались видеть мою реальную сущность. Им нужен был кто-то другой. Не понимаю этого, но все именно так. Защита. Они пытались убить.

– Поэтому вы их убили?

Голдсмит упрямо покачал головой.

– Почему бы просто не уложить меня спать и не приступить к исследованию?

– У нас еще пятьдесят минут, – сказала Марджери. – Все идет по графику. Хотите рассказать нам что-нибудь еще?

– Хочу. Насколько мне паршиво, – сказал Голдсмит. – Сейчас я даже не чувствую, что жив. Не ощущаю никакой вины или ответственности. Я пытался писать стихи, пока торчал здесь, но не могу. Внутренне я мертв. Это раскаяние? Вы психологи. Можете объяснить мне, что я чувствую?

– Пока нет, – сказал Эрвин.

Ласкаль молча смотрел на них из угла. Он подпирал подбородок ладонью, а другой рукой подпирал локоть.

– Вы спрашивали меня, кто я. Ладно, я объясню вам, кем меня не надо считать. Я уже не человек. Я потерял способность ориентироваться. Я все испортил. Все вокруг серое.

– Так бывает у тех, кто переживает сильный стресс, – начала Марджери.