Эта ночь прошла неспокойно, я никак не мог улечься: болели плечи. И снова сумрачные сны, тревожные, непонятные. Я слышал в них Тулле, но никак не мог разглядеть его лица. Снова мелькали едва знакомые люди, они умирали, воскресали, оборачивались драуграми, обретали твариные черты. Рабыня из дома Хрокра смеялась надо мной, а когда я содрал с нее рубаху, то увидел между ее ног зубастую пасть, которая высунула длинный зеленый язык и мерзко захохотала. Под конец я почувствовал тяжесть руки на своем плече, так обычно делал Тулле, чтобы успокоить меня, обернулся, а там тьма. Живая густая тьма, внутри которой билось человеческое сердце.

Утром меня отвели к уборной, затем затащили обратно в землянку. Одноглазый впечатал меня лицом в лавку, и Живодер приступил к разукрашиванию моей шкуры.

Вначале боли почти не было. Бритт резал кожу мелкими быстрыми движениями и сразу мазал какой-то смесью, потом водил пальцем между порезами, тыкал длинными толстыми иглами, снова мазал, и лишь под конец дошел до раскаленного железа. При этом он явно пояснял свои действия Одноглазому, но, сучий сын, на бриттском. Каждое слово — на бриттском. И мне не нравилось, что имена Домну и Дану звучали так часто.

На вторую половину дня меня оставили в покое. Живодер намазал спину жгучей мазью, сказал:

— Лежать. Спина — нет! Рука нет!

— Да пошел ты!

Но это не было пыткой. Я даже не мог как следует разозлиться на Живодера. Он не собирался мучить меня, всего лишь сделать рисунок на моей спине. Думаю, он испытывал большие страдания, когда увечил свою кожу.

Каждый день Живодер проверял мои раны, некоторые углублял, если ему казалось, что они слишком хорошо заживают, в некоторые втирал какие-то смеси, от чего те горели и чесались, добавлял новые ожоги и порезы, пока спина не превратилась в сплошное месиво из мяса и боли. Одноглазый заразился от Живодера безумием и захотел украсить себе шрамами лицо, наверное, чтобы пустая глазница не так была заметна. Так что после работы надо мной Живодер медленно и аккуратно трудился над Одноглазым. Я заметил, что порезы он натирал не только лечебными мазями, порой он вгонял туда угольную пыль, и после заживления там оставались черные несмывающиеся линии. Значит, у меня будут не просто хитровывернутые шрамы. Не спина, а целый гобелен!

А по вечерам приходил Полузубый и выжигал мои мозги своими речами.

— Что посулил Харальд за твою храбрость? Дом? Хорошую кольчугу? Меч? Посватать за тебя достойную деву? Зачем ты это делаешь? А, может, ты ненавидишь бриттов? Наверное, кто-то из твоих родных погиб три года назад. А теперь подумай, что чувствует каждый из нас! Норды у нас отняли всё: честь, свободу, богов, семьи и нашу страну.