— Это… хорошо, — несколько неуверенно сказал он. — Интересная работа.

— Что там нарисовано? — грубо оборвал я.

— На первый взгляд, ничего. Шрамы толстые и тонкие, некоторые пересекаются, некоторые нет. Есть красные точки ожогов. Но если отойти подальше и не вглядываться в шрамы, то можно разглядеть фигуру женщины. Она сложена из светлых черт. А потом видишь, что позади нее стоит еще одна, темная, и светлая словно внутри темной. Я думаю, темная фигура — богиня бриттов Домну, которая считается матерью всех богов, а светлая — Дану, ее дитя.

— Но я не бритт! Я молюсь другим богам! — взревел я.

— Понимаю.

Я натянул одежду, застегнул фибулу на плаще и развернулся к двери, как жрец сказал:

— Раны уже зажили. Даже если ты станешь на шаг ближе к небесам, шрамы останутся.

Я нехотя остановился.

— Что еще за небеса такие?

— Я хотел сказать: даже если ты получишь новую руну, рисунок останется. Мой народ называет руны иначе.

— Да понял я, — и я снова посмотрел на жреца. — Зато если перед руной срезать со спины кожу, шрамы исчезнут.

Он задумчиво кивнул.

— Мне непонятно другое, жрец. Неужто в твоем народе небо считают чем-то дурным? Чем-то навроде бездны?

— Нет. Небо чисто и безупречно. Небо отделяет нас от бога-Солнца, чтобы его свет не ослепил людей.

— Но ведь по твоей вере руны — это плохо! Нельзя получать руны, нельзя убивать, нельзя-нельзя-нельзя. Не вера, а сплошные запреты. Почему же вы называете руны шагом в небеса?

Жрец присел на лавку, положил руки на колени ладонями вверх.

— Вот поэтому я назвал тебя отмеченным Солнцем. Тебе интересна моя вера.

— Нет, мне интересно, почему такие глупые люди еще не вымерли.

— Это старое название ваших рун. Пятая руна — это первые небеса, десятая руна — вторые небеса, а руны между ними — шаги к небесам. До прихода Наби́ано́ра[22] каждый воин мечтал подняться до четвертых небес, а потом шагнуть еще выше.

— Как и мы… — начал было говорить я.