В банке оказался фруктовый салат — персики, черника, голубика. Не в силах ждать — вид и запах настоящих фруктов и ягод свёл меня с ума — я поднёс керамическую чашку ко рту и всё съел, вытерев сок с подбородка и облизав пальцы. Я почувствовал, как всё моё тело приветствовало это лакомство после постоянно диеты из мяса и моркови, мяса и моркови и ещё больше мяса и моркови. Пироги были разделены на пятнадцать частей — ни одного для Галли, чьи трапезные дни подошли к концу. Для пирогов не было тарелок, поэтому мы брали их руками. Йота слопал свою долю быстрее, чем были розданы последние куски.

— Яблоко! — воскликнул он, и крошки полетели из его рта. — Как же блин вкусно!

— Ешьте на здоровье, малыши! — провозгласил один из ночных стражей, затем рассмеялся.

«Ибо завтра мы умрём», — подумал я, надеясь, что это случится не завтра. И не послезавтра. Я всё ещё понятия не имел, как мы выберемся отсюда, пусть даже Перси знал выход из комнаты чиновников. Я хотел только, чтобы это произошло до начала второго раунда «Честного», где меня могли — очень вероятно — поставить против Джайи. И этом не было бы ничего честного.

Надзиратели и работники кухни ушли, но пока что двери камер оставались открытыми. Я принялся за куриное рагу. Оно было восхитительным. О, Боже, таким восхитительным. «Вкусняшка для моего пузяшки», как говорил Бёрдмэн в былые времена, когда мы сидели на великах перед «Зип-Маркетом» и уплетали «Твинкис» или «Слим-Джим». Я глянул на соседнюю дверь и увидел, как Стукс жадно глотает свою пищу, прижимая руку к лицу, чтобы соус не потёк через рану на его щеке. Есть картинки, которые навсегда останутся со мной со времён пребывания в Глубокой Малин. И эта одна из них.

Когда моя миска опустела (мне не стыдно признаться, что я вылизал её дочиста, как дворовый пёс), я взял свой кусок пирога и откусил. Он был, скорее, с заварным кремом, чем с яблоком. Мои зубы вонзились во что-то твёрдое. Я увидел огрызок карандаша, торчащий из заварного крема. Он был обернут в маленький клочок почтовой бумаги.

Никто не смотрел на меня, все были сосредоточены на своей еде, настолько отличающейся от нашего обычного пайка. Я сунул карандаш и бумагу под тюфяк Хэйми. Он бы не стал возражать.

Поскольку камеры были открыты, мы могли свободно собираться и беседовать после банкета. Йота подошёл к моей камере. К нему присоединился Эммит. По одному с каждой стороны, но я их не боялся. Я чувствовал, что мой статус принца давал мне иммунитет против «наездов».