Я могу успокаивать себя тем, что Полли сам навлёк беду на себя, и это правда, но когда представляю, как он поднимает свои бесполезные руки, пытаясь отразить удары ножа того, кто стоял над ним на коленях в том заваленном мусором переходе, я не могу избавиться от чувства жалости и стыда. Вы можете сказать, что у меня нет причин испытывать стыд, что я сделал то, что должен был, чтобы спасти свою жизнь и тайну сарая, но стыд подобен смеху. И вдохновению. Он не стучит в дверь.

2

В субботу, после того, как я вернулся домой, со Скалистых гор налетела сильная снежная буря. Мы с отцом доковыляли до дома мистера Боудича — я был в обуви, от которой мои ноги не сводило судорогой — и зашли с заднего хода. Папа с неодобрением посмотрел на пробитую стенку сарая.

— Это нужно будет починить.

— Я знаю, но только так я мог выбраться наружу после того, как Энди повесил замок на дверь.

В малыше-огоньке не было необходимости, потому что мы захватили два фонарика. Радар осталась дома. Если бы мы вышли из туннеля с ней, она тут же устремилась бы к Дому Обуви, а я не хотел встречаться с Дорой. Я не хотел видеть никого, кто мог узнать меня. Лишь хотел убедить отца, что другой мир реален, а потом убраться назад. Было и кое-что ещё — странное и, возможно, эгоистичное чувство: я не хотел слышать, как отец говорит по-эмписиански. Это было моё.

Мы спустились по винтовой лестнице, я шёл впереди. Отец всё повторял, что не может в это поверить, не может в это поверить. Я молил Бога, чтобы не подтолкнуть его к психическому срыву, но учитывая ставки, у меня не было другого выбора.

Я до сих пор так считаю.

В туннеле я сказал ему светить под ноги.

— Потому что тут водятся летучие мыши. Большие. Не хочу, чтобы они летали вокруг нас. А ещё мы подойдём к месту, в котором у тебя может закружиться голова; будет ощущение, будто ты вышел из собственного тела. Это граница.

— Кто создал это? — тихо спросил он. — Господи Иисусе, Чарли, кто это создал?

— Можешь заодно спросить, кто создал мир.

Наш или другие. Я уверен, что есть другие, может быть, столько, сколько звёзд на небе. Мы ощущаем их. Они дотягиваются до нас во всех старых сказках.

Мы подошли к переходу, и отец чуть не упал, но я был наготове и поддержал его за поясницу.

— Может, нам стоит повернуть назад, — сказал он. — У меня крутит живот.

— Ещё немного. Видишь свет впереди?

Мы подошли к вьюнкам. Я сдвинул их в сторону, и мы вышли в Эмпис, с безоблачным голубым небом над нами и домом Доры внизу холма. На перекрещивающихся верёвках не висела обувь, но рядом с Царской дорогой паслась лошадь. Расстояние было слишком велико, чтобы сказать наверняка, но я почти уверен, что узнал эту лошадь, а почему бы и нет? Королева больше не нуждалась в Фаладе, чтобы говорить, а город — это не место для лошади.