— Ребята, полный порядок, — говорит Сан Саныч. — Вы смертники. И я вместе с вами.

Все очень обрадовались. Вот с кем можно умно поговорить.

— Чего вы радуетесь? Я не люблю футбол, — говорит Сан Саныч.

— Мы тоже не любим футбол.

— Правильно. Но мы ввязались в это дело. И мы это дело должны сделать. Это уже не игра. Это Дело.

— Сделаем, Сан Саныч, не беспокойся!

Это они чересчур беспечно ответили. Это хорошо. Ничего, все путем.

УЧЕНЫЙ РАЗГОВОР.

Корова ударился в сантименты:

— Кто мы? Что мы? Фредстафляете: фстреча за фределами Фселенной со сферхразумом, с другими очагами разума, что она нам фринесет?

— Какая-такая встреча? — ответил Лон Дайк. — Куда ни пойдешь, все равно, как в зеркале, встретишь самого себя, свою небритую и полусонную рожу. Пусть даже чисто выбритую и веселую рожу, — но свою собственную. Вот, господин Бел Амор в молодости сунул свой любопытный нос куда не следует — «А что это там такое?», — получил по шапке, раздвоился, и что же он там увидел? Самого себя.

Подобные разговоры предшествовали большой панике среди теоретиков.

ЗАПОЗДАЛАЯ ПАНИКА В УЧЕНЫХ КРУГАХ.

Не могу не упомянуть о том, что к концу Проекта, когда у нас почти все уже «было на мази», наши бессмертные теоретики внезапно запаниковали. Это понятно — когда начинаешь подобный Проект, его возможные результаты (катастрофические) видны как бы в тумане, записаны на салфетках, обсуждаются в кулуарах «коло урны»; в процессе работ все были отвлечены и увлечены этим самым процессом работ; к концу, когда уже можно увидеть-потрогать сделанное, — установки, заводы, фуфайки, рогатку, черт-те чего всего, — теоретикам стало не по себе.

Первым запаниковал академик Цукерман.

— На нас наехали, на нас наехали, на нас кто-то наехал, — тупо и беспомощно повторял Цукерман после первого (успешного) испытания своей рогатки.