– О! Поздравляю! И сердчишко твое тебя поблагодарит. Трудно терять вес? Впрочем, не говори, сам знаю. Чертовы калории так и цепляются, висят, понимаешь, над поясом. Потом вдруг портки начинают по швам расползаться на заднице, когда ботинок зашнуровываешь.

– Для меня это не составило труда.

– Заходи, Уильям, к «Трем братьям». Я тебя сам угощу отличной штукой – курицей по-неаполитански. Весь прежний вес вернешь с одного блюда.

– А что, пожалуй, ловлю тебя на слове. – Билли улыбался. Глядя на свое отражение в зеркале кабинета, он подумал, что в его улыбке слишком много зубов, слишком они близки к плоти губ. Улыбка исчезла с его лица.

– Я серьезно говорю, дорогой. Соскучился по тебе. Так давно не виделись, а жизнь-то коротка. Да, жизнь наша коротка, верно?

– Да, пожалуй.

Джинелли понизил голос:

– Я слыхал, у тебя там, в Коннектикуте, была неприятность. Мне было очень жаль, когда услышал.

– Откуда ты услышал? – удивленно спросил Билли. В газете Фэйрвью «Репортер» была лишь маленькая заметка, в которой и имена-то не назывались, а в газетах Нью-Йорка и того не было.

– Держу ухо востро, – ответил Джинелли. – Как говорят, прикладываю ухо к земле.

Да, таков твой образ жизни – держать ухо востро, подумал Билли и неуютно поежился.

– С этим у меня и сейчас проблемы, – сказал Билли, осторожно подыскивая слова. – Они, видишь ли, выходят за рамки юрисдикции. Женщина… ты слыхал о той женщине?

– Да. Говорили – цыганка.

– Верно, цыганка. А у нее – муж. Вот он… устроил мне неприятность.

– Как его зовут?

– Лемке, кажется. Попробую сам утрясти это дело, но просто подумал… если не получится…

– Да, да, конечно, конечно. Ты мне позвонишь. Может быть, я смогу что-нибудь, а может, и не смогу ничего. Может, я решу, что не хочу. Сам понимаешь, друзья – всегда друзья, а бизнес – всегда бизнес. Ты понял, что я имею в виду?

– Понял.

– Иногда дружба и бизнес пересекаются, а иногда и нет. Верно я говорю?