– Ты только…

Он замер, услышав теперь голос Джинелли. Ты только сними его. Сними. Уильям Халлек сказал, чтобы ты снял с него проклятие.

Рука. Кисть руки на сиденье. Широкий золотой перстень с алым камнем – рубином, наверное. Темные тонкие волоски на нижних суставах. Рука Джинелли.

Билли с трудом проглотил, в горле щелкнуло.

– Ты только объяви эту бумагу аннулированной, теряющей силу, – сказал он.

– Хорошо, хорошо, – торопливо согласилась она и снова попыталась оправдаться: – Мы ведь… я только делала все ради… Билли, ты становился таким худым и говорил такие безумные вещи…

– О’кей.

– Ты говоришь таким тоном, словно ненавидишь меня, – сказала она и снова расплакалась.

– Не будь глупой, – сказал он, в общем-то не отрицая. Голос его стал поспокойнее. – Где Линда? Она дома?

– Нет, она опять уехала на несколько дней к Роде. Она… понимаешь, она расстроена очень всем этим.

Еще бы, подумал он. Она побывала прежде у Роды и вернулась домой. Знал, потому что сам говорил с ней по телефону. И вот снова туда уехала. Что-то в словах Хейди навело на мысль о том, что на сей раз дочь поехала по собственной воле. Не узнала ли она, что ты и твой старый Майк Хустон работали сообща над тем, чтобы ее отца признали сумасшедшим? Не так ли все произошло, Хейди? Впрочем, это не имело значения. Линда уехала – вот что было важно.

Взгляд его упал на пирог, который он положил на телевизор в номере мотеля в Норт-Ист-Харборе. Корка медленно едва заметно пульсировала вверх и вниз, словно билось некое кошмарное сердце. Важно было, чтобы дочь не подходила близко к этой вещи. Это было опасно.

– Лучше пусть она там побудет, пока мы не утрясем наши проблемы, – сказал он.

На другом конце провода Хейди громко всхлипывала. Билли спросил ее, в чем дело.

– В тебе все дело. Ты говоришь так холодно.

– Ничего, разогреюсь, – ответил он. – Не беспокойся.