– Точно.

– Папочка! Как здорово! Но ты правду говоришь? Не обманываешь?

– Честное слово бойскаута, – ответил он, улыбаясь.

– А когда ты домой придешь?

И Билли, который на следующий день, буквально завтра, собирался войти в дверь собственного дома не позднее десяти вечера, ответил:

– Примерно через неделю, дорогая моя. Хочу еще немного поправиться для начала. Пока что еще выгляжу довольно скверно.

– А-а-а… – протянула Линда разочарованно. – Ну ладно…

– Но когда соберусь вернуться, я тебе непременно позвоню, по крайней мере часов за шесть до своего прибытия, – сказал он. – Приготовишь нам свое фирменное блюдо. Вроде того, что ты сделала, когда мы вернулись из Мохонка, помнишь?

– Да я такую хреновину… Оп! Извини, папуля.

– Прощаю, – сказал он. – А пока оставайся там, с котятами Роды. И чтоб больше никаких перебранок с мамой.

– Все равно не хочу туда возвращаться, пока ты не приедешь, – сказала она. В голосе ее явно прозвучала упрямая решительность. Заметила ли Хейди этот новый тон Линды? Видимо, да. Отсюда, наверное, и ее тон отчаяния, когда говорила с ним вчера по телефону.

Он сказал Линде, как любит ее, и положил трубку. Сон пришел легче во вторую ночь, но сновидения по-прежнему были кошмарными. В одном из них он слышал вопли Джинелли из багажника машины – тот требовал его освободить. Но когда Билли открыл багажник, то обнаружил там не Джинелли, а окровавленного младенца со старческими мудрыми глазами Тадуза Лемке. В ухе младенца была золотая серьга в виде обруча. Голый младенец протянул ручки к Билли и улыбнулся. Его зубы оказались серебряными иглами.

Пурпурфургаде ансиктет, сказало дитя нечеловеческим голосом, и Билли проснулся, дрожа в холодном рассвете атлантического побережья.

Двадцать минут спустя он выписался из мотеля и снова поехал к югу… В четверть восьмого сделал остановку, чтобы как следует позавтракать. Но кусок застрял в горле, когда развернул в ресторане купленную газету.

Однако пообедать мне это не помешало, подумал он, возвращаясь к арендованному автомобилю. Потому что вернуть свой вес – это самое главное.

Пирог лежал на соседнем сиденье по-прежнему теплый и пульсирующий. Он бросил на него взгляд, завел машину, выехал задним ходом со стоянки и отправился в путь. Рассчитал, что будет дома через час, и им овладело странное и неприятное чувство. После двадцати миль езды он определил это чувство как волнение.

Глава двадцать седьмая: Цыганский пирог

Глава двадцать седьмая: Цыганский пирог